Рангея Рагхав - Я жду тебя

— Я лучше буду ладить с тобой, — сказала Каджри. — У тебя есть лошадь, собака Бхура. Пусть и Пьяри живет при тебе. Мне-то что? Я кормлю собаку, даю траву коню, и ей тоже что-нибудь перепадет.

— У тебя каменное сердце, — произнес Сукхрам. — Думаешь, я, как слепой котенок, ничего не вижу, не понимаю. Нет, женщина, я понял, отчего ты льешь слезы! Но кто обо мне подумает? Кто поймет, каково мне? Даже караванный верблюд, которого привязали к хвосту другого, ухитряется по пути ухватить где колючку, где пучок травы. Но я, я не смею думать о себе, у меня нет права! Иди, иди только прямо, не смей смотреть по сторонам, не то твоя разлюбезная подружка утонет в слезах от горя!

Каджри залилась веселым смехом.

Мир был восстановлен. Казалось, что и ссоры никакой не было. За шатром сгустилась ночь, дул холодный ветер, шелестя сухими листьями, а в шатре царили мир и согласие.

— Болит? — участливо спросила Каджри и провела рукой по волосам Сукхрама.

— Голова — нет.

— Чандан искусный лекарь.

— Он знает тайну трав.

— А плечо ноет?

— Немного.

— Ты бы уснул.

— Нет, вечером выспался. Теперь можно и поболтать.

— Тебе нельзя много разговаривать, — назидательно произнесла Каджри, но тут же не утерпела и спросила: — А ведь с тобой дрались пятеро, правда?

— Не все ли равно, сколько?

— И ты не знал, что против тебя замышляет Банке?

— Нет. Ну, были кое-какие подозрения, потому-то я и захватил с собой палку.

— А если были подозрения, зачем полез на рожон? Боялся, что тебя обвинят в трусости?

— Каджри, не женского ума это дело.

— Где уж мне!

Сукхраму было неприятно вспоминать о случившемся. Он попытался переменить тему разговора, но Каджри не желала слушать ни о чем другом. Сукхраму пришлось поведать и о своем разговоре с Пьяри и Рустамханом. Каджри внимательно слушала.

— Сукхрам, обещай исполнить то, о чем я тебя попрошу, — сказала она.

— Что еще?

— Нет, сначала пообещай.

— Да говори же!

— Ага, теперь ты уже даешь обещания с оглядкой. Совсем перестал мне верить. Нечего мне тебе сказать!

— Каджри! Мы — отверженные. Что мы можем сделать против сильных? У нас все отняли. Ведь я — владелец старой крепости…

— Ты, может быть, и отверженный, — возразила Каджри, не обратив внимания на его последние слова. — Я — нет!

— Твое «нет», Каджри, делу не поможет. Посмотри, что творится в деревне: крестьянин — нищий, голодный, но ростовщик дает ему взаймы, ему доверяет. А мы — ниже их всех, хуже деревенской собаки. Почему мы с тобой наты, Каджри?

— Потому что нас родила натни.

— Почему мы не родились от женщины высокой касты?

— Видно, не судьба.

— Но мы ведь такие же люди, как и они, почему же все притесняют нас?

— А кого не притесняют в этом мире? Полицию, ростовщика, даже заминдара! А остальные разве знают покой? Тот, кто притесняет, говорит, что делает это ради того, чтобы набить себе утробу, накормить жену и детей… Сукхрам, человеческая утроба — вот что правит в этом мире. Ради нее угнетают людей. Опусти в нее горстку зерен, смотришь — тело согрелось, на душе легко, летать хочется. Я смотрю на жизнь, как она есть. И раньше так было, и впредь то же будет. Непонятно, почему так происходит. А не все ли равно? Выпало нам жить — будем жить. Мужчине все доступно в жизни, а разве женщина от него отстанет? Ты только поправляйся, Сукхрам. Мы уйдем отсюда в другие края. Заживем новой жизнью, эта мне уже надоела. Недавно я встретила Курри. Увидел он меня, рассмеялся и говорит: «Каджри, когда ты была со мной, ты никогда не носила таких рваных башмаков. Не стыдно?» Я ответила ему: «Ты никогда раньше не вспоминал о стыде». Тогда он сказал: «Всевышний поселил в лесу змей, скорпионов и пантер; мы — тоже лес, Каджри…» Я повернулась и ушла.

Каджри встала, подошла к горшку и, запустив в него руку, достала сигареты.

— На, — протянула она одну Сукхраму, а другую взяла себе.

Оба закурили.

— Такими сигаретами ты угощала меня в нашу первую ночь.

Каджри покраснела.

— Ты все помнишь, — порадовалась она. — Я всегда говорила, что ты попугай.

На душе у них опять стало легко и весело.

— А теперь спи, — приказала Каджри.

Сукхрам задремал. Каджри долго, не отрываясь, смотрела на него. В руках у нее дымилась сигарета. Сегодня она курила с удовольствием, она глубоко затягивалась, выпуская изо рта клубы сизого дыма. Сукхрам ровно и глубоко дышал. К шатру подошла Бхура, посмотрела на хозяйку и уселась у самого входа. Она преданно несла службу и не смыкала глаз. Каджри продолжала курить, облокотившись на спинку кровати. Уснул конь, его теперь не было слышно. До Каджри доносились только ночные шорохи. Казалось, будто кто-то трется о край шатра. Ветер стал понемногу стихать…