Виктор Ахинько - Нестор Махно

Петр Андреевич покачал головой.

— Куда сиганули, а? В Бутырках об этом и не мечталось!

— Да. Достались нам миллионы пудов угля. Подкосили снабжение всего черноморского флота Антанты. Семь тысяч только снарядов. Умеем же воевать? И прем дальше. Вася Куриленко со дня на день возьмет Таганрог — ставку Деникина!

Прикрываясь плащом от холодных капель дождя, Аршинов поглядывал на бывшего ученика и не узнавал его. Откуда в этой холмистой, Богом забытой степи берутся молодцы? На вид неказист, а замах-то богатырский! Ленина упомянул. Знать, не об учителе лишь беспокоится. Сам равняется. На генерала Деникина замахнулся. Чудеса да и только. Петр Андреевич даже за ухом почесал, слушая Нестора.

— К готовенькому прискакал туда Дыбенко — наш липовый начальник дивизии. С женой — атаманом политотдела. Вы ее знаете. Тоже в наркомах ходила. Коллонтай.

— Встречал в Москве, — подтвердил Аршинов. — Калек, сирот призирала.

— Нам с Васей ордена пообещали, митинг в Мариуполе устроили. А народ шумит: «Махно давай! Хай Батько скаже!» Я им и врезал, пролетариям, даже прошлую измену вспомнил, когда немцы наступали. Не понравилось, воротили носы. Потом банкет. Дыбенко говорит: «Весь уголь — холодной России!» — «Э-э, нет. А как же наш народ? — спрашиваю. — Уголек-то украинский. Хаты греть чем? Еще и оружие на него выменяем. Вы же его не даете». Начдив зарычал. У-ух, не понравилось. Но кто он такой для нас? Временный попутчик!

Гость слушал внимательно, не перебивал. За слегка хвастливыми фразами Нестора стояли действительно большие победы.

— Да это же… готовая республика свободы! — Петр Андреевич от волнения даже привстал.

— Махновия, как выражаются хлопцы. Будем созывать съезд вольных Советов без большевистского ярма. Одобряете?

Бывший учитель кивнул, улыбнулся, обнял Нестора левой рукой. Ах, молодец! И степи, какие просторы вокруг, милые. Аршинов бежал по ним из камеры смертников, вырвался во время пасхальной заутрени. Уже цвели дикие гвоздички, желтенькие ирисы, незабываемые. Кинулся в Россию, в холод. Оттуда в пустыни Средней Азии, потом Европа, Париж, Берлин. Опять Украина. Схвачен был в Тернополе, отвезли в Москву. Эх, степи, степи, сколько лет мечтал вдохнуть ваш аромат, потоптаться по непролазным черноземам. Из-за вас-то и раздирали на части Украину во все века. Тут и спрятаться негде. Спасают лишь резвые ноги или коварство.

Тачанка все летела по холмам. Дождь прекратился. В стороне остался Александровск, подъехали к хутору Матвеевскому.

— Где та хата? — спросил Махно.

Петр Андреевич пожал плечами. Ему эта затея не нравилась с самого начала. От нее веяло чем-то недобрым, скользким. Ну найдут атамана. Тот, конечно, станет все отрицать. Попробуй разберись, докажи.

— Гаврюша! — подозвал Батько сотенного. — Кликни людей на митинг. А этого Павла, их атамана — из-под земли найти. Тоже сюда. И живо!

Сам спрыгнул на землю у длинной хаты под красной черепицей и, насупившись, ходил туда-сюда. Аршинов стоял рядом, ждал. Появились хуторяне, поглядывали с опаской. Что за чужак прибыл? Махно? Ой, невзрачный! Оцэ и е гризный Батько? Не похо-оже. Куда ему? Шпэндрык якыйсь. Вокруг вон кряжистые мужики с дебелыми затылками. Щелчком его перешибут. Один Павел чего стоит!

Словно почувствовав их настроение, Нестор сел на коня и уже верхом поджидал, пока все соберутся. Появился и Павел — плечистый дядя. Он хмуро поглядывал по сторонам, явно чуял опасность и пятерней поправил наган, что висел на поясе.

— Ермократьев! — узнал его Махно. — Ану подойди сюда!

Это был тот самый Павел, елки-палки, с которым они начинали восстание, что прицепил тогда гранату к животу капитана Мазухина и выдернул чеку. Это он говаривал: «Не только воля нужна, Батько, но и доля!» Намекал на грабеж, сукин сын. Вот как встретились. Ну, боров, отъелся на чужих харчах.

— Ты ночью заправлял? — грозно спросил Махно. Он видел, что Гаврюша и еще трое из охраны плотно придвинулись к атаману, готовые схватить его. Но тот был крепок, опасен.

— Я. А что?

— Слухайте, люди добрые, — начал Нестор хрипловато. — В Москве и Киеве, на Дону объявились разные власти: Ленин, Петлюра, Деникин. У всех своя музыка играет. Почуешь — не разберешь, кто прав, кто виноват. Вы у самой железной дороги бедуете и лучше меня бачите весь этот бардак. Верно?

Женщины, старики заулыбались. Уж бардак так бардак. Это точно. Хуже некуда. Молодец Махно, остро чешет. Всю правду, как она есть. Мужики, однако, стояли хмуро. Почти каждому доставалось барахлишко от грабежей поездов, деньги перепадали, золотишко, и ныло под ложечкой: не зря он припёрся, этот батько, не для сладких речей. А голос Нестора креп. Он говорил не только для селян — учитель слушал.