Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Бес ее разберет.

И никого вокруг. Опускались сумерки. Всадники обогнули крохотное кладбище и направились к дому.

— О-о, кто-то выткнулся, — заметил Алексей Чубенко.

— Далеко разогнались? — подал голос неизвестный. Он был явно не робкого десятка, подошел, увидел фуражки с желтыми околышами, бесхвостых австрийских лошадей, успокоился.

— Что за стрельба там, откуда вы едете? — поинтересовался.

— А вы кто такой? — обратился к нему Нестор.

— Голова Лукашовской державной варты, поручик Иванов.

— Начальник и не знаете, что делается в вашем районе? Мы никакой стрельбы не слышали.

— От б…! — рассердился Иванов. — Такие деньжищи получают и никогда ничего не ведают.

— Кто?

— Да военные карательные отряды, — он имел в виду тех, с кем говорил.

— Хватит болтать! — оборвал его Махно. — Где сейчас генерал Миргородский?

— У себя дома, на именинах, — поручик понял, что пожаловало серьезное начальство.

— Далеко отсюда?

— Вот по этой дороге с версту.

— Ладно. Кому служите?

— Дэржави та ясновельможному гэтьману Павлови Скоропадському.

— Так, возиться нам с тобой некогда, — решил Махно. Упоминание о гетмане взбесило его, сердце зашлось, и он обратился к товарищам: — Обезоружьте поручика и повесьте на самом высоком кресте. На кладбище, чтоб далеко не носили.

— Да вы что?! — изумился Иванов, потянулся к кобуре, но его уже схватили.

Нестор вспомнил убитого в поле, под колючими шарами, и прибавил:

— Оставьте на нем все как есть. На грудь, Ермократьев, пришпильте записочку: «Нужно бороться за освобождение трудящихся, а не за палачей и угнетателей».

Поручик что-то кричал, но ему зажали рот и поволокли на кладбище. Он так и не узнал, кто и за какие грехи приговорил его.

— Может, человек и не виноват? — попытался заступиться Петр Лютый.

— Здесь вчера… Слышал? Одиннадцать удавили… А этот, по-твоему, чист? — прохрипел Махно.

— Мы же анархисты! Свобода для нас не трали-вали! — настаивал Лютый.

— Адвоката позвать? Прокурора? — взвился Нестор.

Он уже давно переступил ту черту, где присутствует жалость. Разве она способна изменить этот подлый мир? Осталась одна справедливость. Святая справедливость! Но Петр и в ней сомневается. Нашелся верховный судья! В груди что-то больно дрожало, падало, наконец оборвалось, и стало очень тяжело, как тогда в Кремле при разговоре с Лениным, когда тот обвинил анархистов в наивности, как на станции Цареконстантиновка, когда пришла весть о разгроме коммун и сдаче австрийцам Гуляй-Поля. Это было превратное и вместе с тем редкостное состояние. Тяжесть ушла. Тело словно вскипало в нервном возбуждении, решения приходили мгновенно, ниоткуда, без участия сознания. А Лютый желал доказательств, милосердия. Что за вздор?

— Вперед! Они догонят, — твердо велел Махно.

К имению Миргородского подъехали в темноте. Вызывающе светились большие окна (в хатах о таких и не мечтали). Слышались звуки рояля, веселые голоса. Сладко пахло из кухни. Чужая, недоступная жизнь манила и раздражала.

— В дом… пойду я, — голос Нестора прерывался. — А также Семен, Пантелей и оба Алексея… Ты, Петя, остаешься за старшего… Наладьте пулемет и сторожите… Прибудет Ермократьев — пусть подчиняется.

Лютый хотел что-то возразить, но промолчал.

— Ну, айда. Говорить буду я. Вы — слушайте, — добавил Махно уже у крыльца. Их встретили радостными возгласами:

— Наконец-то, желанные гости!

— Заходите. Мы вас заждались!

Хозяин тепло пожал руку Нестора, полюбопытствовал:

— А где Мазухин?

Махно не растерялся, ответил почти небрежно:

— Задержался в пути. Скоро будет. Я его заместитель, капитан Шепель. А это — начальник дружины, — указал на Семена Каретника.

— Чудесно. Присаживайтесь.

— Ура нашим защитникам! — воскликнула тонкая девица в белом платье.

Гостям искренне радовались, даже похлопали в ладоши. Сын хозяина почтительно наполнял бокалы. Миргородский-старший встал:

— За возрождение великой России! За вас, господа офицеры! Да поможет нам Бог освободить христианскую церковь от анархистов-большевиков!

Пили, закусывали. Нестор впервые попал за такой богатый стол. «Ах, сволочи, что кушают! — думал, поспешно обгладывая куриную ногу, зажаренную в сметане с сельдереем. — Вокруг война — тут пир горой. А дамы какие, наряды, девицы. Господи, помилуй!»

Поднялся офицер в необычной форме. Нестор таких не встречал еще.

— Рус-сия… понимай, — сказал с улыбкой.