Каманин Георгиевич - Золотой рубин

— А за то, что напросился сам, — ответил ему камердинер. — И за то, что мешал и визжал.

Все! Кончено! Приказ его превосходительства выполнен кучерами.

Данила Петрович одевается, Сенька оправляет рубашонку свою и штанишки, и камердинер ведет их обратно во дворец к генералу.

Мальцев встретил их раскатистым хохотом.

— Ну как? Ха, ха, ха, ха! Попарили тебя маленько? — спрашивает он у Данилы Петровича.

— Так точно, ваше превосходительство, — отвечает Данила Петрович. — И даже мальца моего секли.

— Мальца? — удивился генерал. — А разве я приказывал и его попарить? Насчет мальца я ничего, кажется, не говорил. Как же так? — обратился Мальцев к камердинеру, грозно глядя на него.

Камердинер побледнел.

— Ваше превосходительство, мальчонок так орал, кричал, чтоб его секли, а не тятьку его, все время пытался вырывать розги у кучеров, что я вынужден был распорядиться и ему пяток всыпать, для успокоения, — пробормотал он в ответ генералу.

— А, ну, тогда другое дело, — говорит Мальцев. — Но в следующий раз чтоб такого не было, иначе я тебя самого прикажу выпороть. В моих владениях только я могу казнить и миловать да те, кому я доверил это. А тебе я такого не доверял. Запомни это.

— Слушаю-с, ваше превосходительство, так точно, запомню, — лепечет камердинер.

А генерал снова обратился к Даниле Петровичу:

— Ну и как ты думаешь: за что тебя парили? Вернее, почему я приказал попарить тебя? — спрашивает Мальцев у него.

— Никак не могу знать, ваше превосходительство, — отвечает Данила Петрович.

— А вот за что и вот почему, — начал Пояснять генерал. — Был я за границей, и привез я оттуда немца, стекловара, который умеет варить золотой рубин. Есть у них там такой сорт нового цветного стекла, очень красивый. Еле уговорил лешего, и на таких условиях, что страшно даже сказать. По сту рублей я должен платить ему, пройдохе, в месяц, да еще неизвестно, на сколько он будет меня объегоривать на золоте. Ведь красителем-то такого стекла золото является! Сказывали мне там, что золота надо немного, оно самый сильный краситель из всех, ничто с ним по силе не сравнится, а вот сколько его требуется на стопудовый горшок, не сказали. Ну конечно, и он не скажет, не выдаст секрета своего: ему же это невыгодно. Так вот я еще там надумал сам объегорить его. Думаю, нет, врешь, колбасная морда твоя, ты хитер, а мы похитрей тебя окажемся. Я еще по дороге наметил такой план: поставлю к немцу помогать ему варить этот рубин золотой одного из самых смекалистых моих стекловаров и прикажу ему вызнать от немца всю тонкость этого дела. А когда вызнаем, я его, немца- то, и по шапке. Поезжай, голубь, обратно, в свой фатерланд. Конечно, при расторжении контракта с ним мне придется ему неустойку заплатить, но это для меня легче, чем его тут годами держать. А кто ж у меня самый смекалистый из всех стекловаров, как не ты? Вот я и поручаю тебе дело это. Немец будет варить свой золотой рубин в одном из горшков на твоей печи. Ты со своим мальцом будешь ему помогать, ну и наблюдать, наблюдать за ним будешь. А вот чтоб ты лучше и усердней наблюдал, поскорее вызнал бы у немца секрет его — да он и не его, секрет-то, он сам его у кого-нибудь стянул, — я и решил послать тебя на конюшню попарить слегка. Понятно теперь?

— Понятно, — вздохнул Данила Петрович. — Но, ваше превосходительство, ведь я бы и без того постарался выполнить ваш приказ.

— Знаю, но это и тебе, и делу не во вред. Пар костей не ломит, говорит пословица. И послал я тебя туда любя и шутя, любя и шутя, — смеется снова генерал. И добавляет: — А теперь слушай обоими ушами, что я тебе еш, е напоследок скажу: срок я тебе даю три месяца. Чтоб к пасхе, к великому христову дню, ты мне сварил мой золотой рубин. Сваришь — награжу, не сваришь — пеняй, брат, на себя. Тогда уж не тепленьких, а горячих всыпать прикажу. И не двадцать пять, а полсотни, а то и сотню всю. Вот и весь мой сказ тебе. А теперь марш на кухню, там тебе чарку-другую дадут, закусите чем бог послал… Проведи их на людскую кухню, скажи буфетчику, чтоб водку и прочее им выдал! — приказал Мальцев камердинеру своему.

— Слушаю-с, ваше превосходительство, — ответствовал тот и повел Данилу Петровича и Сеньку в другое крыло дворца, где помещались кухня и столовая для челяди генерала.

На людской кухне Данилу Петровича и Сеньку усадили за длинный и широкий стол, поставили графин водки и подали столько еды, что ее хватило бы и перехватило человек на двадцать, а то и более. И еда была такая, какой не только Сенька, а и сам Данила Петрович и не видывал.