Анатоль Франс - Фрегат «Мюирон»

— Вы отрицаете чудесное, — сказал он Монжу. — Но ведь мы и живем и умираем среди чудесного. Вы сказали мне как-то, что презрительно выкинули из вашей памяти те необыкновенные обстоятельства, которые сопровождали смерть капитана Обле. Возможно, что итальянское легковерие представило их вам в излишне приукрашенном виде. Это оправдывало бы вас. Слушайте меня. Вот голая истина. Девятого сентября, в полночь, капитан Обле находился на биваке под Мантуей. За удушливым дневным зноем следовала ночь, свежая от туманов, поднимавшихся над болотистой низменностью. Обле пощупал свой плащ: он был влажный. Почувствовав легкий озноб, Обле подошел к костру, на котором гренадеры только что варили ужин, и стал греть ноги, усевшись на вьючное седло. Ночь и туман сжимали вокруг него свой круг. Вдалеке слышалось ржание коней я через правильные промежутки окрики часовых. Капитан пробыл так некоторое время, встревоженный, печальный, устремив глаза на золу костра, когда нечто большое бесшумно стало рядом с ним. Он чувствовал его рядом с собой, и не смел повернуть головы. Но все-таки он повернул ее и узнал капитана Демарто, своего друга, который, по своей привычке, подбоченясь левой рукой, слегка покачивался. Увидев его, капитан Обле почувствовал, как волосы встают у него дыбом. Он не мог сомневаться, что это его брат по оружию находится рядом с ним, а верить этому было невозможно, так как он знал, что капитан Демарто в данное время находился на Майне, с Журдэном, которому угрожал эрцгерцог Карл. Но внешний вид его друга усилил его страх чем-то неизвестным, что примешивалось к его совершенно естественной внешности. То был и Демарто, и в то же время нечто такое, чего никто не смог бы видеть без ужаса. Обле раскрыл рот. Но его окостеневший язык не был способен издать ни малейшего звука. Заговорил другой: «Прощай! Иду, куда я должен идти. Завтра увидимся». И он удалился беззвучными шагами. На следующий день Обле был послан в разведку к Сан-Джорджио. Перед отъездом он позвал старшего лейтенанта и дал ему подробные наставления, нужные для замещения капитана. — «Сегодня, я буду убит, — прибавил он, — это так же верно, как то, что Демарто убит вчера». И он рассказал многим из офицеров про то, что видел ночью. Они подумали, что с ним случился припадок той лихорадки, которая начала трепать армию в мантуанских болотах.

Рота Обле, никем не потревоженная, произвела разведку форта Сан-Джорджио и, выполнив таким образом свое задание, стала отступать на наши позиции. Она проходила под прикрытием оливковой рощи. Старейший лейтенант сказал, приблизившись к капитану: «Теперь вы уже не сомневаетесь, капитан Минерва, что мы вас приведем домой живым?» Обле собирался ответить, когда пуля, просвиставшая сквозь листву, ударила его в лоб. Две недели спустя письмо генерала Жубера, сообщенное Директорией итальянской армии, известило о смерти храброго капитала Демарто, павшего на поле чести 9 сентября.

Окончив этот рассказ, генерал немедленно протеснился сквозь кружок своих немых слушателей и молча стал разгуливать, широко шагая по палубе.

— Генерал, — сказал ему Гантом, — мы прошли опасное место.

Наутро он повернул прямо к северу, задавшись целью идти вдоль берегов Сардинии до Корсики, а потом взять курс к берегам Прованса, но Бонапарт желал пристать в каком-нибудь месте Лангедока, опасаясь, что Тулон мог быть занят противником.

Фрегат «Мюирон» шел на Порт-Вандр, когда порывом ветра его отбросило к Корсике и заставило остановиться в Аяччо. Все обитатели острова сбежались приветствовать своего земляка, усеяв собой высоты, господствующие над заливом. Простояв несколько часов, отплыли на Тулон в виду полученного сообщения о том, что французское побережье свободно. Ветер был попутный, но слабый.

Один Бонапарт начинал волноваться среди спокойствия, которое он успел внушить всем, — ему не терпелось сойти на берег; он то и дело подносил к эфесу шпаги свою маленькую, порывистую руку. Стремление царствовать, тлевшее в нем уже три года, эта искорка Лоди, воспламеняло его. Однажды вечером, пока справа от него исчезали зубчатые берега его родного острова, он вдруг заговорил с такой быстротой, что слоги путались у него во рту:

— Болтуны и бездарности, если их не приструнить, доведут Францию до гибели. Германия потеряна у Штокаха, Италия потеряна у Требии, наши армии разбиты, наши послы перерезаны, поставщики обожрались золотом, склады без съестных припасов и без снаряжения, нашествие неприятеля на носу, — вот во что нам обходится бессильное и бесчестное правительство.