Юрий Вяземский - Великий понедельник. Роман-искушение

Ариэль замолчал. И тотчас тревожно и нетерпеливо его спросил Иоиль:

– Дальше что было?

– Видишь, – грустно усмехнулся Ариэль, – ты тоже… ждешь… спрашиваешь…

– Ты слышал ответ?

– Да. С неба раздался голос.

– Что сказал?

– Сказал: «И прославил, и еще прославлю».

– Тебе не померещилось?

– Возможно. Некоторые рядом со мной говорили, что это гром. А другие говорили, что это ангел ответил ему…

– Так гром или ангел? Плевать мне на других! Ты-то что слышал?! – почти закричал на него Иоиль.

Но Ариэль, уже не глядя на Иоиля и никакого внимания на окрик не обратив, грустно и задумчиво произнес, словно с самим собой разговаривая:

– Иисус как-то сказал: «Не знает Бога тот, кто Меня не знает». И мне конечно же страшно не знать Бога… И стыдно мне будет, если лет через сто, когда весь мир признает Иисуса Сыном Божьим, поклонится ему, придет сюда, чтобы разрушить Город и Храм, кто-нибудь скажет про меня, скромного ученика твоего, искреннего последователя великого Гиллеля и преданного члена партии: вот, был такой фарисей, Ариэль, который не сразу, но раскусил-таки Иисуса из Назарета, языческого Пророка и Римского Помазанника, но выступить против него побоялся, народ свой и партию не захотел защитить… И учителя своего, преподобного Иоиля, ввел в заблуждение… Этого я больше всего боюсь и стыжусь заранее…

– Так, значит, говоришь, Сын Божий и, может быть, некто, подобный Богу? – тихо спросил Иоиль.

У него теперь было странное лицо. Вернее, странным и непривычным было то, что лицо Иоиля утратило свои обычные характерные особенности: глаза теперь смотрели одинаково, правый не щурился, а левый не таращился; рот выпрямился; брови словно поредели и посветлели; лохматые волосы улеглись, как будто их незаметно пригладили или причесали; даже нос как бы уменьшился и, конечно, раздвоился, но не так заметно, как прежде. И по этому выровнявшемуся и изменившемуся лицу невозможно было определить, какие чувства сейчас испытывает Иоиль: растерянность или раздражение, испуг или насмешку, гнев или радость. Но видно было, что каждое из этих чувств он переживает, а может быть, и все сразу.

Ариэль молчал. Прежнее оживление и вдохновение исчезли из его взгляда, и глаза теперь были такие же, как утром, во время партийного завтрака: серо-одинокие и тоскливо-глубокие.

– И этого Бога или сына Божьего ты предлагаешь тайно убить? – так же тихо спросил Иоиль.

После некоторого молчания Ариэль заговорил сбивчиво:

– Прости, учитель. Я, наверное, самого главного тебе не сказал… Иисус уже давно намекает, что его ожидают какие-то страдания и смерть. Смерть и страдания, насколько я понял, должны быть у всех на виду, потому что в них якобы его сила и слава… Я заглянул в Писание и несколько свидетельств нашел: действительно, какие-то поругания над ним, страдания его и смерть, может быть, даже казнь… Я почти уверен, что он сюда для этого явился. Ты знаешь, его несколько раз пытались схватить, но всякий раз он как сквозь землю проваливался. Теперь, боюсь, не исчезнет. Шумно и радостно въехал в город – вот, дескать, хватайте и берите меня…

Ариэль перевел дух и продолжал монотонно и еще более сбивчиво:

– Не знаю, что у него на уме, но этого не должно произойти. Ни в коем случае… Раз замыслил – надо сорвать его замыслы. Если казни ждет – казни нельзя допустить. Страданий захотелось? Не будет тебе страданий… Хватит. Уже наделали ошибок. Вспомни Крестителя! Ну, был какой-то чудак в власянице, грозил, обличал, крестил в Иордане. Народ ходил, как ходят на ипподром: поглазеть, а потом обсудить… Но Ирод Антипа в тюрьму его засадил, а потом отрубил ему голову. Глупость какая! Тот в одночасье стал великим пророком, чуть ли не Илией. Мучеников у нас любят. Мученики у нас сразу становятся пророками… А ты говоришь: Левий обвинение подготовит. Этот старый маразматик еще больше дров наломает… Иисус – не Креститель. Он тысячи исцеляет. Бури останавливает. Мертвых воскрешает… Говорю тебе: Иисус специально пришел сюда, чтобы пострадать и стать Богом! Пока он еще не Бог. Но станет Им, если мы и здесь допустим ошибку. Можешь не сомневаться!

Последние три фразы Ариэль произнес вроде бы так же монотонно и не повышая голоса, но со зловещим напором.

– Ты богохульствуешь, Ариэль, – сказал Иоиль, неподвижно, по-змеиному глядя на собеседника.

Ариэль, который уже давно смотрел себе под ноги, теперь взглянул уверенно и невинно:

– Пойми ты: он страшнее любого богохульства. Он – смерть наша! Но если он внезапно и бесследно исчезнет – мы спасены. И всё, что я тут говорил, – ересь и чушь. Точнее – бред пожилого и усталого человека, который две ночи не спал, работал не покладая рук, не жалея ни себя, ни своих товарищей, радея об интересах партии и о судьбе избранного народа.