Ёжи Журек - Казанова

Мемуары Казановы вышли в свет уже после его смерти («Mémoires écrits par lui-même», Лпц., П., Брюс., 1826—1838; нов. изд. П.» 1880; в немецкой обработке В. Шютца — еще ранее, под заглавием «Aus den Memoiren des Venetianers I. С. de Seingalt», Лпц., 1822—1828). Они доходят до 1773 г., содержат много ценных культурно-исторических и даже исторических данных и дают резко очерченные портреты личностей, имевших значение в политике.

Из остальных сочинений Казановы главные: «Istoria delle turbulenze della Polonia dalla morte di Elisabet Petrowna fino alla pace fra la Russia e la Porta ottomana» (Грац, 1774); «Histoire de ma fuite des prisons de la République de Venise, qu'on appelle les Plombs» (Прага, 1788); «Icosaméron» (Прага, 1788­-1790); «Solution du probleme de-liaque démontrée» (Дрезден, 1790). Ср. Barthold, «Die geschichtlichen Persönlichkeiten in C.'s Memoiren» (Берлин, 1845) и сообщения Bachet в сборнике «Le Livre» (Париж, 1881); об исторической ценности мемуаров см. также D'Ancona, «Un avventuriere del secolo XVIII» (в «Nuova Antologia», 1882, февраль и август).

Воспоминание тяжелое и мрачное, как ночной кошмар…

Она уже была под ним — женщина с певучим именем, которое он смешно коверкал, со светлой, будто прозрачной, кожей; он сжимал нагое тело в объятиях и чувствовал, как в такт с резкими движениями бедер ее ногти царапают его спину. Ему не хотелось, чтобы она раздевалась, он бы предпочел постепенно извлекать волнующие прелести из шелестящих одежд, но она сама скинула все с себя с быстротой и решительностью, весьма неожиданными для известных своей холодностью представительниц северной расы. Из тщеславия — а кто бы, черт побери, на его месте не возгордился! — он приписал это исключительно своей мужской неотразимости. Она была его добычей, очередной жертвой изощренных маневров, испытанных в спальнях всей Европы, но вместе с тем просто милым существом, дарящим ему тепло и нежность в этой стране холода и подозрительности. И потому он ей был по-человечески и по-мужски благодарен и с истинным удовольствием, неторопливо и сосредоточенно, отыскивал на ее теле тайные уголки — источники страсти, — а найдя, продолжал поиски, расширяя их и углубляя; он уже почти любил эту чужую женщину со знакомым телом.

Что-то громыхнуло за дверью, раз, другой; женщина встревоженно дернулась, однако он, уже на пороге высшего блаженства, ничего не слышал и не замечал, еще минута — и огненный заряд полетит в загадочную тьму. Он был готов — но тут с треском распахнулась дверь, и в комнату ворвался пугающий свет, а с ним холод и люди, толпа людей. Женщина выскользнула из-под него, упала, как кошка, за кровать, а он остался — спиной к опасности, обнаженный, извергающий семя в разворошенную постель. Он еще был животным и — пока холодное острие не коснулось беззащитного затылка, пока грубая рука не рванула волосы, пока глаза не ослепил поднесенный к лицу факел — на четвереньках кинулся к окну. Женщина с диким воплем попыталась его удержать, желая то ли помочь нападающим, то ли спасти хотя бы каплю сверкающего тепла, которое он щедро рассеивал вокруг, но не успела. Он сорвал занавеску и не задумываясь прыгнул. Стекло разлетелось на тысячу окровавленных брызг, он вылетел на галерею и, — не теряя ни секунды, инстинктивно чувствуя, что на карту поставлена жизнь, — бросился бежать, не разбирая дороги.

Опоясывающая дворец галерея, колючий кустарник, посыпанная гравием аллея, потом скверно замощенная дорога, темные контуры каких-то строений. Поначалу он не ощущал ни холода, ни боли в подошвах, молотящих мерзлую землю с тем же ожесточением, с каким минуту назад его мужское естество терзало жаркое лоно женщины со светлой, будто прозрачной кожей. Он не слышал погони, он ничего не слышал, кроме шума крови в висках и хриплого, рвущего грудь дыхания. Что делать, куда бежать? Далеко ему, закутанному лишь в обрывок занавески, не уйти. Надо где-нибудь спрятаться, переждать, разузнать, в чем дело, что, тысяча чертей, произошло! Ревнивый муж или любовник?

Он перескочил через какую-то ограду, потом еще через одну, потом — оледенелые ветки то подталкивали, то задерживали его — продрался сквозь живую изгородь. Теряя последние силы, бежал между рядами колючих кустов, по острому гравию, не гладя по сторонам, уже почти не веря в благополучный исход. И вдруг увидел дом, несколько освещенных окон, какие-то фигуры в полуоткрытых дверях балкона. Сил будто прибавилось, с языка уже готово было сорваться: «Я — Джакомо Казанова, благородный кавалер, да не смутят вас мой наряд и обстоятельства…» — но тут внезапный порыв морозного ветра, словно поджидавшего минуты, когда к нему вернется надежда, пронизал его насквозь, и он захлебнулся сухим, раздирающим горло кашлем.