Александр Немировский: Античный цикл В. Яна

Рассказ всем своим содержанием и образной системой направлен против ницшеанского Лже-Заратустры с его мрачной проповедью индивидуалистической свободы.

О связи с «Огнями на курганах» «Письма из скифского стана» свидетельствует совпадение имени героя рассказа — попавшего в плен к скифам македонского воина-певца Аристоника, чья линия осталась в повести незавершенной. Письмо этого пленника Александру, будто бы сохраненное скифскими амазонками, попадает в руки автора и затем пересылается им для прочтения знатоку древнегреческого письма B. К. Ернштсдту.

Идея этой фантасмагории, видимо, пришла к писателю еще в 1928 году — этим годом датирован его рисунок «Скифская симфония», воспроизводящий пляску скифских амазонок вокруг костра. В. Ян был интересным художником. Изучение его многочисленных рисунков показывает, что он нередко шел от зрительного образа к словесному. В «Письме из скифского стана» все вымысел, кроме имени дешифровщика «письма Аристоника» Виктора Карловича Ернштедта (1854–1912), профессора C.-Петербургского университета, запомнившегося В. Яну: он занимался у него греческой палеографией. Таким образом, писатель делает своего давно уже скончавшегося учителя участником литературной мистификации.

Небольшая повесть «Спартак» концептуально построена на господствовавшей в годы ее создания социологической схеме, рассматривавшей рабов и рабовладельцев в качестве двух единственных антагонистических классов и всю историю Рима в плане исключительно их борьбы, завершившейся «революцией рабов» и крушением рабовладельческого общества. Малейшее отклонение от этой схемы рассматривалось в то время как отход от марксизма с соответствующими выводами. И естественно, что не только историки, но и писатели тех лет не могли нарушить жесткой схемы, даже если видели ее несоответствие реальным социальным отношениям и правовым основам римского общества. Принимая эту концепцию. В. Ян критикует популярный роман Р. Джованьоли «Спартак». Он подвергает, в частности, сомнению возможность любви Спартака к аристократке Валерии. Между тем источники свидетельствуют о том, что любовные связи между римскими аристократками и гладиаторами — презираемыми и в то же время безмерно популярными в Риме — были частым явлением. К тому же Спартак был ко времени восстания не гладиатором, а рудиарием. своего рода «тренером», и пользовался относительной свободой.

Ставя своей целью изобразить Спартака истинным представителем своего класса, В. Ян делает его рядовым, ничем не отличая от других обитателей гладиаторской казармы. Более того, он не показывает интеллигентности Спартака, по свидетельству Плутарха более походившего на эллина, чем на варвара. Понятие «эллин», противопоставляемое понятию «варвар» в смысле «дикарь», во времена Плутарха было эквивалентом образованности и душевной тонкости. Биография Спартака до его пленения римлянами нам неизвестна, и В. Ян в отличие от современных авторов фантастических биографий Спартака не пытается домыслить его фракийскую юность и не делает его знатоком всей греко-латинской литературы.

Все это, однако, не помешало создать В. Яну сильное в художественном отношении произведение. Писателю удалось показать истинные причины восстания, о которых не сказали ни Саллюстий, ни Плутарх, ни Флор, ни Аппиан, ни какой-либо другой из древних авторов, писавших о восстании Спартака. Обращаясь к написанному современником Спартака Варроном агрономическому трактату, писатель извлекает из него мысль, что раб — это орудие, отличающееся от инструментов и животных лишь речью. Но как довести эту предельно четкую формулу рабовладельческого общества до современного читателя? Как образно внушить ему, что Спартак боролся не за власть, не за положение в обществе, а за возвращение людям, низведенным до положения скота, человеческого достоинства? Сделать Варрона участником развертывающихся событий? Ввести беседу двух рабовладельцев, в которой один назовет рабов «говорящими орудиями»? В. Ян находит иное, нестандартное решение. Надсмотрщики разбивают новую партию рабов на несколько отрядов и объявляют, кто будет Лопатами, кто Мотыгами, кто Сохой, кто Воротом у колодца, кто Бороной, а кто— Тачкой. Фракийцы, как самые сильные, объявляются Мельничными жерновами и Кирками, ломающими камни.

Человек, имевший родину и родителей, имя, внешность и характер, потерял все человеческое. Он стал орудием труда. Теперь ему могли крикнуть. «Эй, Лопата, почему остановилась?!» А когда состарится или ослабеет, «продать со всяким хламом» — именно такова рекомендация автора агрономического трактата М. Порция Катона.