Андрей Колганов - Йот Эр. Том 2

— Вот бы моей дочке так… — мечтательно говорит командировочный, за минуту перед тем сидевший в дикой позе, чтобы лучше видеть ноги сидящих напротив женщин. Лицо у него становится добрым и светлым. Старушка засовывает платочек в свой ридикюль. Может быть, летнее солнце было виновато в ее слезинках, а может быть, она вспомнила свою молодость?

— Давай, давай, старик, пока время есть! — добродушно усмехается совсем юный папаша с коляской, в которой спит карапуз, и с конспектами по физике, которые он только что читал.

Девчонки с «квадрата» смотрят молча, с завистливой тоской, а смущенные мальчишки отворачиваются.

Влюбленные поднимают кейс и, не размыкая рук, идут, обнявшись, куда глаза глядят. Через мгновение они растворяются в толпе.

Небо синее-синее. Над фонтаном образовалась радуга. Тихо шелестят листья деревьев. На голове Александра Сергеевича сидит голубь. Самое лучшее место в мире — это площадь Пушкина! Хотя это сугубо мое личное мнение.

За широким окном старого московского дома привычно мерцает неоновая реклама. Зеленый абажур торшера, оставляя в полумраке большую уютную комнату, желтым пятном освещает мягкое кресло, в котором я вяжу, погруженная в свои мысли.

Лиловые астры источают горький аромат ушедшей осени, успокаивающе мигает электрокамин, привычно звучит приглушенный телевизор. «Мальчики», как я зову своего мужа и уже взрослых сыновей, с интересом смотрят передачу.

— Мама, мама, смотри! — неожиданно громко кричат они все сразу. Я поднимаю голову.

На экране телевизора элегантный седовласый мужчина в форме американских ВВС идет по дорожке, обсаженной розами. Камера скользит по его фигуре. Крупный план. Лицо. С экрана смотрят злые, черные глаза маньяка.

— Кошмар какой-то, бандюга, а не ученый! — тихо говорит муж, и я чувствую, что ребята, как всегда, с ним согласны.

Такие глаза невозможно забыть! Я узнала их мгновенно, хоть со дня, точнее, вечера, нашей последней встречи минуло почти сорок лет.

Так вот где вы теперь, доктор!

Отечные мешки вокруг глаз и складки на щеках выдавали его возраст, но фигура все еще была худощавой и стройной.

— Ведущий специалист по сверхнизким температурам… — звучал тем временем голос диктора, а меня бил озноб.

Доктор Фран, нацистский преступник, приговоренный в Нюрнберге к повешению, не обремененный темными очками, не скрывающий ни своих страшных глаз, ни фамилии, ни рода деятельности, ни места жительства, спокойно шел между рядами цветущих роз.

— Гражданин Соединенных Штатов, знаменитый специалист в исследовании влияния сверхнизких температур на организм человека, сотрудник Центра Космических исследований, миллионер… — продолжал диктор, а я была уже в далеком сорок пятом.

Как мало подчас мы знаем о своих знакомых! И как доверчиво считаем малознакомых воспитанных людей своими друзьями.

Впервые судьба свела меня с доктором летом 1945 года.

С наступлением темноты из всех щелей разрушенной Варшавы выползали всякие подонки и держали в страхе жителей города. Комсомольцы и солдаты все ночи патрулировали улицы. С одной из таких групп теплым поздним майским вечером шагала я по Маршалковской улице. В бархатном небе ярко мигали звезды, и если смотреть только вверх, в небо, так, чтобы не было видно окружающих улицу руин, то можно было себе представить… Но в тот раз «представить себе» ничего не удалось: раздались сухие щелчки выстрелов. Кто-то застонал, чьи-то тени метнулись в развалины.

Привычно разделившись, мы вдвоем кинулись к раненому, а трое наших товарищей бросились за стрелявшими.

На тротуаре скорчившись, обхватив руками живот, лежал человек. Он был жив. Пока жив. Из-за поворота дороги показался свет фар. Не раздумывая, я рванулась наперерез. Тормоза противно засвистели и свирепый, рокочущий бас на плохом польском языке злобно выругался, распахивая дверцу.

Выхватив пистолет, я решительно двинулась к нему, требуя срочно доставить раненого в госпиталь. И совсем уж неожиданно этот грозно рычащий высоченный человек вдруг весело расхохотался, глядя на меня сверху вниз. На какое-то мгновенье я опешила. Хорошо тренированная, владеющая джиу-джитсу, я стреляла лучше всех в нашей группе, и друзья давно уже забыли и о моих шестнадцати годах, и о сорока килограммах веса, и даже перестали замечать, что я девчонка. Меня охотно брали на самые ответственные вылазки наравне с обстрелянными ребятами, за плечами которых были годы партизанской борьбы или подполья.