Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

— Чего они кричат? — спросил Пушкин, все еще вытягивая шею.

— Колодники сбежали. На берегу работали, — объяснил торговец. — Эх и ухари!

Грянул выстрел.

Пушкин оглянулся на собеседника…

— Ништо! — сказал тот, подхватив взгляд поэта. — Плывут, родимые! Уйдут, дал бы бог!

Пушкин смотрел — головы подплывали к острову, двое выскочили, вместе ринулись стремительно по огненному песку в кусты.

— Да они скованы, видишь? — снова разъяснил продавец лимонада: он разбирался в деле лучше поэта.

— Слава те господи… Эх, ну и ребята…

И он повернул к поэту румяное, белое лицо в русой бороде…

— Так кушай, барин! Хорошо… За ихнее здоровье! Вольный народ.

— Откуда ты сам-то, друг?

— Я-то? Московской.

«Земляк!» — с удовольствием подумал Пушкин и выговорил значительно:

— И я московский!

Было почему-то приятно почувствовать себя близким с этим смелым, остроглазым человеком. Пушкин выпил стакан ледяного лимонада.

А в следующие дни он метался в жару в своей хатке, а рядом хлопотал тот же Никита.

Вечером алые пятна заката ползли по беленой стенке, в церкви неподалеку все звонили, звонили досадительно… Поэт дремал, просыпался, снова заводил глаза, и тогда по стенке струились речные волны, в них все плыли головы, и было страшно, что они не доплывут до берега…

Гремел выстрел… Поэт метался, просыпался, но веки не открывались. И опять плыли в волнах две бритых головы, пробиваясь к берегу…

Гремел выстрел…

Вдруг бред оборвался. В тишине такой знакомый молодой голос спрашивал тихо и тревожно:

— Пушкин! Вы спите, Пушкин?

— Раевский! — слабым голосом воскликнул поэт, пытаясь оторвать голову от подушки. — Я..

— Что с вами, Пушкин? — волновался младший Раевский. — Мы вас насилу разыскали… Вы же больны! Какая ужасная хата!

— Пустое… Лихорадка!

— Чего спрашивать, Николай! Беги сейчас за нашим доктором… За Рудыковским… — заговорил властно другой голос — голос самого генерала Раевского. — Чего же Инзов смотрит?

— Папа, но ведь его же мы не можем так оставить? — зазвенел девичий голосок.

Пушкин вздрогнул:

— Катя?

Нет, то была Машенька.

— Катя с мама теперь уже в Крыму.

— Ясно! Поговорю с Инзовым! Заберем, пусть едет с нами. Здесь же невозможно… Положительно невозможно! Ну, Пушкин! Едем с нами? На Минеральных Водах поправитесь…

Генерал Инзов не мог отказать в такой просьбе генералу Раевскому, прославленному герою Бородина. Все удалось как нельзя лучше, и скоро Раевские с Пушкиным в нескольких экипажах выехали из Екатеринослава на Кавказ через Мариуполь — Таганрог — Ростов — Новочеркасск…

Чудная погода, весеннее, еще нежаркое солнце. Степи цвели; мягок и покоен был бег рессорной коляски по ровному шляху. Пушкин быстро поправлялся.

6 июня все общество прибыло в Пятигорск и только в августе покинуло чудесный Кавказ. 18 августа Раевские с Пушкиным на предоставленном генералу военном бриге «Мингрелия» отплыли из Феодосии в Гурзуф, где их уже ждала на даче, супруга генерала с двумя старшими дочерьми.

Неутомимо шагал Пушкин по палубе корабля всю ночь, упиваясь впервые близостью моря. «Мингрелия», покачиваясь, неслась на запад. Поэт был один, но он не был одинок. В эту чудесную ночь внизу в каюте крепко спали его покровители, его друзья, сам генерал Раевский с двумя сыновьями, Александром и Николаем. Спали у себя в каютах и две его юные дочери, тоненькие девочки-подростки Мария и Софья с их гувернанткой мисс Маттен, спали, потеплее укрывшись от утренней прохлады, отдававшей от белоснежных подушек! Спала крепко и их компаньонка Анна Ивановна, татарка.

Пушкин начинал зябнуть. Завтра утром наконец он увидит ее, Катю! Пунцовый рассвет вставал за кормой, заходил с левого борта, солнце полыхнуло над морем, розовым светом окрасило чайку.

Подымалось солнце, все ярче горели краски Крыма — неистово синим было небо, на горах тона сепии отдавали золотом, лазурны были тени по земле от исковерканных морскими ветрами ширококронных деревьев, ослепительно белы домики, рассыпанные по глубоким излучинам берега. Вот бронзовый татарский конь под розовым всадником в туче брызг ринулся с берега в воду… Девушка-купальщица, смугло-розовая, затаилась меж теплых камней.

— Александр Сергеич! Вы бы, батюшка, прилегли бы! Утро-с!

Пушкин обернулся:

— Никита, ты что?

— Как же можно не спамши, господи? Вы же еще нездоровый… И матросики палубу убирают… Мешаете. Уходите, сударь!