Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

Вместе с пакетом Пушкин вез генералу другое письмо — теплую рекомендацию Инзову молодого курьера, означенного коллежского секретаря Пушкина.

Рекомендация была написана начальником Коллегии иностранных дел графом Каподистрией и подписана министром иностранных дел графом Нессельроде, была также утверждена и царем. Пушкин этом документе был в высшей степени лестно представлен как обладающий «необыкновенной гениальностью», «пламенным воображением». Это вело к тому, что «несколько поэтических пьес, в особенности же ода на вольность, обратили на Пушкина внимание правительства. При величайших красотах замысла и стиля его стихотворение свидетельствует, однако, об опасных принципах, почерпнутых в современных учениях…» Принимая во внимание заступничество за Пушкина его друзей — Жуковского и Карамзина, письмо полагало, что, «удалив Пушкина на некоторое время из Петербурга, доставив ему занятие и окружив его добрыми примерами, можно сделать из него прекрасного слугу государства или, по крайней мере, первоклассного писателя», почему и поручало его отеческой заботе генерала. Рука «Арзамаса» явно помогала поэту, — и Каподистрия, и Карамзин, и Жуковский были «арзамасцами».

Девять дней, летя на тройках в облаках пыли, коляска Пушкина колесами своими перечеркнула поперек всю Россию от Невы до Днепра. Едва успевал поэт бросить на стол перед очередным станционным смотрителем свою подорожную, как ямщик уже вел к его экипажу свежую тройку; Никита карабкался на высокие козлы, видавший виды экипаж гремел по настилу станционного, двора, и только мелькали и мелькали верстовые полосатые столбы; спицы колёс сливались в сверкающий круг, гремел над дугой колокольчик, и разве молодая девушка где-нибудь на оставленной станции долго еще стояла, плечом прижавшись к воротной верее, глядя вслед облаку пыли, скрывшему весёлого огнеглазого юношу в черных бакенбардах, в красной рубахе, в белой поярковой шляпе.

Пушкин скакал прямо на юг. Проехали великую Псковщину, в стороне осталось маменькино Михайловское, — ах, белозубая Луша!.. Убежали, скрылись за горизонтом синие холмы с толстыми соснами, звонкие боры, за Великими Луками пошли места ровнее, поунылее — в серых, ольшаниках, в болотных рыжинах, в путаном чернолесье. Под Могилевом пахнуло прохладой — переезжали Днепр, а вот и Чернигов!

Киев очаровал Пушкина своими холмами, цветущими садами и каштанами, древними храмами, дивным Андреевским собором над Днепром работы Растрелли. Он заехал к генералу Раевскому, командовавшему стоявшим в Киеве 4-м армейским корпусом, пообедал в его семье вместе с украинским помещиком Давыдовым. — Раевские! Чудесная семья! Какие девушки, особенно старшая! Катя! — Раевские собирались в скором времени ехать на Кавказ и в Крым — как все выходило удачно. Вспомнили Петербург. Условились с Раевскими, что проездом через Екатеринослав они там разыщут поэта.

Тройка Пушкина скакала и скакала вперед — и вот он, Екатеринослав!

На приднепровских холмах, среди зеленого лукоморья степи, краснел кирпичами недостроенный собор. Молод был город Екатеринослав, словно нечаянно оброненный в степях у Днепра Потемкиньм. Умер счастливец Потемкин вскоре где-то неподалеку, в степи Молдаванской. Затосковав, вышел он из коляски, лег на зеленую траву и отдал богу свою грешную, но легкую и сильную душу.

А начатые в Екатеринославе собор да потемкинский дворец так и простояли в кирпиче до Пушкина недостроенными.

И все же город, как и все, что делал легкий на руку Потемкин, остался жить: отарой белых овец жались трудовые мазанки к пустующие каменным гигантам церкви и царства — храму и дворцу, порожденным петербургской чванной пышностью. Екатеринослав тонул в цветущих садах да временами в душной пыли, когда заключенные выходили из огромной тюрьмы и дружно мели улицы. Было 17 мая. Тройка подкатила к глинобитному, с рыжими пятнами по беленым стенкам дому — гостинице «Версаль». Худущий, богобоязненный, с пейсами, еврей-хозяин в сюртуке, в коротких штанцах, белых чулках и туфлях, подскакивая, рысью несся навстречу, приседая и кланяясь в пояс, жестами приглашая поэта в свое убогое предприятие.

Никита бегом втащил чемоданы в непроветренную, душную, полную жужжанья мух комнату. В два засиженных окошка заглядывал в номер дворик, зарастающий мальвами, маками, подсолнухами, репейниками. Пушкин уже мылся в глиняном тазу и переодевался по форме: казенный пакет предписано было вручить по назначению безотлагательно.