Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

В Петербурге в ту пору жила еще тетка девиц Гончаровых — Екатерина Ивановна Загряжская, бывшая фрейлина двора, дочь генерала Загряжского, любимца Потемкина. Большой барин и богатейший помещик, Загряжский имел жену и детей, но как-то раз поехал в Париж и там, при живой жене, женился на француженке, которая родила ему очень красивую девочку — Наталью Ивановну. Эту свою французскую жену Загряжский привез домой и жил после этого спокойно с обеими женами одновременно. Наталья Ивановна росла вместе с детьми Загряжского. Очень красивая, она еще девушкой стала в Петербурге героиней громкой придворной истории: у супруги императора Александра Первого — Елизаветы Федоровны она отбила любовника, молодого офицера. Затем Наталья Ивановна вышла замуж за фабриканта полотен Николая Афнасьевича Гончарова.

Петербург помнил еще эту историю Натальи Ивановны. Отсюда понятен и великолепный французский язык сестер Гончаровых и то, что в доме Пушкина нашел себе такой теплый прием молодой барон Жорж Шарль Дантес (1812 г. р.) — его ввел к себе в дом сам Пушкин.

Пушкин познакомился с Дантесом в ресторане Дюме, где постоянно обедал в 1834 году. Пушкину Дантес очень понравился своей ловкостью, силой, остроумием, молодостью. Пушкин добродушно хохотал, когда однажды Дантес, видя Пушкина с женой и двумя свояченицами, входящими на какой-то бал, воскликнул:

— Вот паша с тремя бунчуками!

Как-то Пушкин при Дантесе вслух подбирал, как же ему назвать задуманный журнал-обозрение, который выходил бы «по кварталам», то есть по четвертям года (это рождался «Современник»). Дантес, услышав, сказал:

— Назовите его «Квартальный надзиратель».

Барон Дантес — монархист, дравшийся на баррикадах Парижа в июльской революции 1830 года за Бурбонов, явившись эмигрантом в Петербург по благоволению императрицы Александры Федоровны, был принят в лучший полк гвардии — в кавалергарды… Царь Николай сам представил его офицерам, полка и даже пожаловал ему секретную денежную поддержку… У Пушкиных Дантес влюбился в Наталью Николаевну, которой был ровесником, и стал ухаживать за ней так весело, так нагло и настойчиво, как это делают иностранцы в России, думая, что в России «это так принято».

А Пушкин в это время с головой ушел в свои многосложные заботы — в литературу, в урегулирование долгов, в управление поместьями — и своими, и отцовскими, и сестриными, и брата Льва Сергеевича, и в издательство, в организацию журнала, в оплату бесконечных счетов и в направленную, ни на минуту не затихавшую борьбу с Бенкендорфом, Булгариным и с другими недругами, а также с многочисленными завистниками из дворян, злословившими о великом поэте как о писателе, купленном царем-вешателем, и смеявшимися над гордостью Пушкина древностью своего рода.

А в его семье красивый фат Дантес хохотал и балагурил с его свояченицами Гончаровыми, прыгал ловко через столы, лихо, по-гасконски, ухаживал за его женой, безмерно красивой, тоже молодой, которой с Дантесом было, по ее наивным словам, «всегда так весело». Ухаживания его за Пушкиной приняли постепенно настолько свободный, непозволительный характер, что некоторые дома перестали принимать Дантеса. Он и Натали переписывались записочками, встречались и в гостях, и у Пушкиных в доме. Во время этих посещений в Дантеса влюбилась старшая свояченица поэта — Коко (Катерина) Гончарова. Галантный чужеземец легко принял эту любовь как должное своей неотразимости, и Коко Гончарова от него скоро понесла.

Вот что творилось в семье, в доме Пушкина, какой ад был там, где великий поэт искал прежде всего уюта, тишины для своих великих трудов. И Пушкин знал это: все, что происходило между его женой и Дантесом, все, что происходило в их доме, она же, Натали, рассказывала мужу во всех подробностях, наивная, веселая, юная москвичка из Скарятинского переулка, на одну четверть француженка, на одну четверть дворянка и калужская купчиха на целую половину. Пушкин знал все, раздражался на все, ревновал и все же верил жене и свято хранил свое данное ей до брака слово — всегда делать все для счастья любимой женщины; не мешать ей ни в чем. Он молчал и таил лишь в себе нараставшую свою ревность против чужака-проходимца, мучился этим и, даже умирая, чувствовал себя виноватым…

Пушкина мучил ревностью не один Дантес. Мучил его и сам император Николай, нравы и повадки которого были Пушкину известны, он имел основания для ревности. Друг Пушкина П. В. Нащокин рассказывал, как Пушкин ему говорил, что Николай, «как офицеришка», ухаживает за его женой. Царь нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо ее окон, а к вечеру на балах спрашивает, почему у нее всегда опущены шторы.