Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

Снова Петербург в морозной мгле, с красным солнцем января, опять Демутов трактир… Опять та же светская жизнь… Холостяцкое бездомье… Снова огнем захватывают душу карты. Эта единственная тогда для дворянина возможность разбогатеть. Вспомним инженерного офицера Германна в «Пиковой даме».

«Я в Петербурге с неделю, не больше, — пишет Пушкин Вяземскому в Москву в январе. — Нашел здесь всё общество в волнении удивительном. Веселятся до упаду и в стойку, т. е. на раутах, которые входят здесь в большую моду. Давно бы нам догадаться: мы сотворены для раутов, ибо в них не нужно ни ума, ни веселости, ни общего разговора, ни политики, ни литературы. Ходишь по ногам как по ковру, извиняешься — вот уже и замена разговору. С моей стороны, я от раутов в восхищении и отдыхаю от проклятых обедов Зинаиды (княгини Волконской. — Вс. Ив. ).

Пушкин в Петербурге слушает по субботам концерты в филармоническом зале — «Реквием» Моцарта, «Семь дней творения» Гайдна, симфонии Бетховена… Пушкин теперь не бывает в доме Алексея Николаевича Оленина. Оленин — человек отлично образованный, носитель передовой русской культуры того времени — чего больше! Но при всем этом, однако, ведь Оленин еще и петербургский чиновник, — тот самый, который уволил Дельвига из своей Публичной библиотеки за посещение им «ссылошного» Пушкина в Михайловском летом 1825 года. Тот же самый Оленин предложил в члены Академии художеств графа Аракчеева, мотивируя свое предложение близостью Аракчееву к государю. И Оленин же отказал Пушкину в руке дочери своей, Анны Алексеевны, из-за досадно всплывшей истории с «Гавриилиадой»…

Пушкин бывал в эту зиму у Дельвига, беседовал главным образом о журнале. Здесь два раза в неделю собирались старые товарищи-лицеисты: Лангер, князь Эристов, Яковлев, Комовский, Илличевский, бывали композитор М. И. Глинка, литератор Орест Сомов, а также молодые поэты.

«Пушкин в эту зиму часто бывал, — записывает внимательная А. П. Керн, — мрачным, рассеянным и апатичным».

«Через два месяца по приезде утомление и какая-то нравственная усталость снова нападают на Пушкина. Он начинает томиться жаждой физической деятельности, которая всегда являлась у него как верный признак отсутствия деятельности духовной», — записывает его биограф

П. В. Анненков и сообщает дальше, что в бумагах Пушкина сохранился вид, выданный ему петербургских почт директором 4 марта 1829 года на «получение лошадей по подорожной без задержания до Тифлиса и обратно»: Пушкин задумал ехать на Кавказ, в Грузию, чтобы перебить свои переживания новыми впечатлениями.

Уже 9 марта Пушкин снова мчится в Москву, где останавливается у другого своего друга — П. В. Нащокина. В весенней, ростепельной Москве Пушкин бросается на Пресню, к Ушаковым, где узнает, что Катя Ушакова уже помолвлена с князем Д.

— А я с чем остался? — вскрикивает Пушкин.

— С чем? — переспросила его счастливая невеста другого. — С оленьими рогами!

Это было ревнивое, по-женски жестокое слово, но оно показывает, как внимательно следило московское и петербургское общество за Пушкиным…

Последние колебания в выборе невесты теперь отброшены. Оленина и Ушакова отошли, остается она, Наташа.

Пушкин посещает Гончаровых, чувство его растет.

И в то же время Пушкин, продолжает готовиться к отъезду в Грузию — он уже списался с главнокомандующим Кавказской армией генералом Паскевичем, он уже получил от него пропуск в действующую армию. Он готовит себе отступление…

И время подошло — решение созрело. Первого мая 1829 года по его просьбе и от его имени граф Ф. И. Толстой делает предложение Наталье Николаевне Гончаровой.

В первом этом сватовстве Пушкин получил отказ, однако отказ не окончательный, отказ, мотивированный молодостью невесты, отказ, оставляющий поэту надежду ожиданий. В тот же день, первого мая, Пушкин взволнованно пишет будущей своей теще Наталье Ивановне Гончаровой:

«На коленях, проливая слезы благодарности, должен был бы я писать вам теперь, после того как граф Толстой передал мне ваш ответ: вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я все еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! — Но извините нетерпение сердца больного, которому недоступно счастье. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью».

В ту же ночь Пушкин выезжает из Москвы в Грузию…