Юрий Когинов - Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

«Однако, месье Савари, коль вы открыто делаете выпад против меня, то и я вступлю в поединок с поднятым забралом», — решил Чернышев и направился на улицу Святых Отцов, где находилась, как помнит читатель, резиденция министра полиции.

— Дорогой Александр! — встал из-за стола Савари. — Ну проходите же, друг мой, дайте вас обнять. Право, вы — обладатель сапог-скороходов: не успели покинуть Париж, как снова — здесь. Признайтесь, вы затем и отправились, чтобы только переменить в Петербурге лошадей?

— О, вы любопытны, Рене, — улыбнулся Чернышев. — А кому, как не вам, министру полиции, лучше других знать, что чрезмерное любопытство, особенно в делах, касающихся двух императоров, вещь наказуемая!

Удар, нанесенный в самом начале разговора, достиг цели — герцогу Ровиго не надо было все по порядку разжевывать и вкладывать в рот. Он был обязан понимать с первого намека и, конечно же, сразу догадался, что привело к нему флигель-адъютанта русского царя. Однако не в его правилах было тотчас капитулировать, поднимая вверх руки и вручая свою шпагу победителю. Напротив, он обязан был нанести ответный удар, причем такой силы, чтобы выбить оружие из рук соперника и чтобы тот, кто уже уверился в своей победе, вдруг нашел себя поверженным в прах.

— Вы теперь видите, друг мой, какая это неблагодарная должность — министр полиции! Я веду дружеский, доверительный разговор с кем-либо из самых уважаемых мною людей, а мою роль ни с того ни с сего могут истолковать как вмешательство в тайную тайных чьей-либо персоны. Да вот вам случай.

Савари вышел из-за стола и, взяв за руку Чернышева, увлек его к окну, чтобы обоим удобно разместиться на софе.

— Да, вот вам случай. На днях я встретился с Куракиным. Не стану вас заверять, как мне приятно всякий раз беседовать с очаровательным князем и искренним другом нашей Франции. И вот я пожаловался ему: представьте, князь, до чего же тяжка моя доля — всякий раз следить за тем, как выполняются некие формальные ограничения, введенные для встреч иностранцев с видными особами французской империи. Слава Богу, сказал я князю, что вас, русских, и, конечно же, в первую очередь господина посла, коим вы являетесь, и в особенности полковника графа Чернышева это распоряжение императора совершенно не касается. Напротив, подчеркнул я, перед вами и графом Чернышевым открыты двери самых первых в Париже домов. Кстати, Александр, почему вы тотчас по возвращении на берега Сены не появились у меня и мадам герцогини Ровиго? Это что — знак невнимания к нам, вашим лучшим друзьям, или — чего не могу даже вообразить! — выпад лично против меня?

Нет, то оказался, не просто ответный удар, а целая их серия. Его, опытного придворного высшего ранга, непросто было захватить врасплох. Может быть, он, дивизионный генерал, не был так дьявольски изворотлив и смел на поле боя, однако в том, что касалось обязанностей первого сторожевого пса императора, он свои обязанности выполнял блестяще.

С тех самых дней, когда в горах и над долинами Италии только начала восходить звезда Бонапарта, Савари находился рядом с ним. Нет, намного ранее он стал ему служить — еще в первых походах на французском юге всем своим поведением доказал «маленькому капралу», что готов, если потребуется, отдать за него жизнь.

Мюрат и Жюно, Массена и Ней доказывали свою преданность будущему императору личным мужеством и умением по его, Бонапарта, приказу увлечь за собою тысячи им подобных. Савари со столь же предельным усердием мог выполнить любой иной приказ, который не требовал передвижения на поле боя огромных людских масс. Он был незаменим там, где требовалась энергия всего нескольких посвященных. К примеру, у тюремного рва, куда следовало препроводить в последний и безвозвратный путь несчастного герцога Энгиенского.

Преданность личная вскоре стала преданностью семейной — один из красивейших и статных мужчин Парижа вскоре стал мужем двоюродной сестры Жозефины, женщины, честно говоря, внешне ничего особенного собой не представляющей.

Казалось, вскоре он должен был оказаться в станс, против которого непримиримо выступил род Бонапартов? Ничего подобного! Мадам герцогиня Ровиго, сохраняя родственную привязанность к бывшей уже императрице, сумела остаться самой задушевной, еще по пансиону мадам Кампан, подругой и королевы Неаполитанской, и королевы Голландской, и мадам Мишель Ней, и, конечно же, княгини Боргезе. И кто знает, какая связь в глазах сестер Наполеона и его братьев выглядела убедительнее — относительно поздняя, с появлением самой Жозефины Богарне, или более ранняя, когда Савари был сам как бы частичкой семейства Бонапартов, находясь на адъютантской должности у молодого и подающего надежды блистательного генерала.