Алексей Новиков - Последний год

– Будь счастлив, Вяземский!

Вяземский вышел не оглядываясь.

А Тургеневу уже ничего не мог сказать. Только взглянул на его пухлое, искаженное горем лицо, дважды крепко пожал руку и проводил долгим взглядом. Надо бы вернуть Александра Ивановича: как парижские бумаги?..

Но в кабинет входит неслышными шагами Василий Андреевич Жуковский. Пушкин уже говорил с ним наедине: кто оказался прав? Но полно! Теперь будут Василию Андреевичу другие заботы – о нищей семье. О себе что скажешь? Пусть запомнит сказанное ему у гробовой черты. Авось не нарушит последний завет.

– Я все тот же… – Пушкин протянул Жуковскому руку. – Прости!..

Приехал прощаться Виельгорский. Не опоздала и Екатерина Андреевна Карамзина. Когда она перекрестила умирающего и приложила руку к его щеке, Пушкин тихо ее руку поцеловал. Такова была горькая сладость этой минуты для Карамзиной. Пушкин был бледен как полотно. Торопился кончить и эту последнюю встречу. Широкое сердце Екатерины Андреевны без слов вместит все…

Медики не избавили умирающего от изнурительного и тяжкого обряда прощания. Они делали свое дело – готовили припарки, давали опиум. К ним присоединился еще один врач – добрый приятель Пушкина и литератор, пригретый им, доктор Даль. Даль взял дежурство на себя.

Идет час за часом день, обозначенный в календаре: четверг, 28 января 1837 года.

Еще с утра Луи Геккерен отправил срочное письмо министру иностранных дел графу Нессельроде:

«Имею честь представить вашему сиятельству прилагаемые при сем документы, относящиеся до того несчастного происшествия, которое вы благоволили лично повергнуть на благоусмотрение его императорского величества. Они убедят, надеюсь, его величество и ваше сиятельство в том, что барон Геккерен был не в состоянии поступить иначе, чем он это сделал».

К министру отсылались два письма Пушкина: первое, в котором Пушкин писал осенью секундантам, что отказывается от дуэли, и второе, в котором подверг обоих Геккеренов неслыханным оскорблениям. Обратят же, наконец, внимание русские власти на дерзостное нападение Пушкина на посланника голландского короля. Пусть обнаружат и всю партию политического разврата, предводительствуемую оскорбителем баронов Геккеренов. Барон Луи служит своему повелителю, королю Голландии, и надеется оказать важную услугу императору России.

– Ты помнишь, Жорж, – обращается барон Луи к сыну, – что говорила вчера графиня Мария Дмитриевна: «Сам бог вступился за Россию». О, графиня Нессельроде! – продолжает барон Луи. – Провидение воистину одарило ее не женским, но стойким государственным умом!

Министр иностранных дел получил бумаги, посланные ему бароном Луи Геккереном. Грозный карлик, распоряжавшийся внешними сношениями России, смиренно представил их супруге. Графиня Мария Дмитриевна прочитала письмо Пушкина к барону Луи Геккерену, не скрывая ни отвращения, ни ужаса.

– Я не буду дышать спокойно до тех пор, – сказала она, – пока Пушкина не сошлют, наконец, в Сибирь.

– Говорят, он ранен опасно…

Графиня набожно перекрестилась.

– Пусть же он и кончит жизнь на каторге… Сегодня он преследует Геккеренов, завтра может напасть на каждого из нас. Вы представите это возмутительное письмо императору немедленно!

У министра не оказалось более срочного дела к царю, чем бумаги, доставленные голландским посланником.

Николай Павлович прочитал письмо Пушкина с отказом от дуэли, посланное секундантам осенью. То был первый Козырь Геккеренов. Но царь, едва пробежав, молча отложил его в сторону и взялся за письмо Пушкина к Луи Геккерену. Теперь он не мог скрыть жадного любопытства. Может быть, даже забыл о присутствии в кабинете графа Нессельроде. Кончил чтение и нахмурил брови. Письмо Пушкина, направленное королевскому посланнику, произвело, казалось, должное впечатление.

– Жду указаний вашего императорского величества, – напомнил министр. – Барон Геккерен был бы счастлив…

Царь, не дослушав, перебил:

– С виновными будет поступлено по закону.

Он встал, давая знать, что аудиенция кончена. Письма Пушкина оставил у себя.

Граф Нессельроде еще раз осмелился напомнить об оскорбленном посланнике, ожидающем защиты.

– Будет поступлено по закону, граф, от коего ни в чем не отступлю, – еще раз сурово отчеканил Николай Павлович.

Министр покинул дворец в полном недоумении: какой закон может иметь в виду его величество применительно к нидерландскому посланнику? В чем тот провинился? Впрочем, одно ясно графу Нессельроде – ничего утешительного нельзя сообщить достопочтенному барону Луи Геккерену.