Алексей Новиков - Последний год

Пушкин тает на глазах. Пульс опять едва уловим. Его снова одолевают боли.

– Скоро ли я умру?.. Пожалуйста, поскорее… – в полузабытьи повторяет поэт.

Жуковский вывешивает новый бюллетень, звучащий как погребальный звон:

«Больной находится в весьма опасном положении».

И опять на Мойку, к дому Волконской, идут и идут безвестные люди. Читают грозный бюллетень, потом стоят на набережной и ждут: должен смилостивиться бог.

Чем грознее бюллетень, тем чаще слышатся проклятия убийцам. Снуют в толпе шпионы Бенкендорфа. А то благоразумно исчезнут: черт его знает, какая может завариться каша… Но страх перед начальством снова гонит их в толпу.

Люди прибывают. На дверях квартиры висит все тот же страшный бюллетень.

У Пушкина снова начались боли.

– Не стыдись боли своей, – говорит ему доктор Даль, – стонай, тебе будет легче.

Пушкин открывает глаза. Говорит через непосильную муку:

– Нет, не надо стонать… Жена услышит… Смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил… Не хочу!

В квартире с рассвета находятся друзья. Тургенев тоже на посту. Осведомившись о горестных новостях, он берется за очередное письмо в Москву:

«10 часов утра. Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близь кушетки, и недавно спрашивает при ней у Данзаса: думает ли тот, что он сегодня умрет, прибавив: «я думаю, по крайней мере, желаю».

– Мне было бы легче умирать, если бы около меня был Пущин… – Александр Сергеевич опять умолк.

Квартира Пушкина полна посетителей. Неотлучно присутствуют именитые друзья. Но не придут сюда ни те, кто погиб вместе с Рылеевым, ни те, кто томится во глубине сибирских руд. Не придет и Пущин – «мой первый друг, мой друг бесценный…»

Нет их, верных друзей молодости, подле Пушкина, но им отданы мысли.

Пушкин лежал молча, с закрытыми глазами, вытянув руки поверх одеяла. Никогда не подойдет он к письменному столу, никогда не поднимет крышку заветного ларца, в котором хранятся рукописи. Работал до тех пор, пока рука могла держать перо. И вот – одолел «вздор»!

В час дня Тургенев записал:

«Пушкин слабее и слабее. За час начался холод в членах. Смерть быстро приближается, но умирающий сильно не страдает. Жена подле него. Он беспрестанно берет ее руку. Александрина плачет, но еще на ногах. Жена повторяет: «Tu viveras!» [13]Он уже умирает, а жена находит его сегодня лучше, чем вчера. Она у дверей его кабинета. Иногда входит. Ее лицо не предвещает смерти, такой близкой…»

«2 часа пополудни. «Опустите шторы, спать хочу», – сказал он сейчас…»

Сон не пришел.

Доктор Даль стоял подле Пушкина, держа его руку – пульс неудержимо падал. Но Александр Сергеевич опять открыл глаза и попросил морошки. Тотчас, чтобы успеть исполнить его желание, послали в ближайшие лавки. Слуга взял ее в долг по заборной книжке. Когда морошку принесли, Александр Сергеевич внятно сказал:

– Позовите жену, пусть она меня покормит.

Наталья Николаевна встала на колени и дрожащей рукой подала ему одну-другую ложку ягод. Александр Сергеевич погладил ее по голове.

– Ну, ну, ничего… Слава богу, все хорошо!

…Между тем порядок, установленный Пушкиным, уже был нарушен. Без его зова близкие собрались в кабинете. Доктор Даль подошел к ним:

– Отходит…

Наталью Николаевну под каким-то предлогом увели. Друзья приблизились к дивану вплотную. Пушкин быстро открыл глаза. Лицо его прояснилось.

– Кончена жизнь, – сказал он.

– Что кончено? – переспросил Даль, не разобрав слов.

– Жизнь кончена, – твердо повторил Пушкин, – теснит дыхание…

Отрывистое, частое дыхание сменилось на медленное, протяжное, тихое. Еще один, едва заметный, вздох…

Он умер в 2 часа 45 минут пополудни, в пятницу 29 января 1837 года.

И тогда, мешая слезы с чернилами, закончил свое письмо в Москву Александр Иванович Тургенев:

«3 часа дня. За десять минут Пушкина не стало… Жуковский, Виельгорский, Даль, Спасский, княгиня Вяземская и я, мы стояли у канапе и видели последний вздох его… За минуту просилась к нему жена, ее не впустили. Теперь она увидела умершего, она рыдает, рвется, но и плачет… Жена все еще не верит, что он умер, все не верит. Между тем, тишина уже нарушена. Мы говорим вслух и этот шум ужасен для слуха…»

Да, все уже говорили в полный голос. Встали посмертные заботы. Не прошло и часа – тело вынесли из кабинета для вскрытия. Эту тяжкую обязанность взял на себя доктор Даль.

«При вскрытии брюшной полости, – записал он, – все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиной с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей. В брюшной полости нашлось не менее фунта черной, запекшейся крови, вероятно, из перебитой бедренной вены…»