Юрий Нагибин - Безлюбый

— А кто это знает? — задумчиво сказала Мария Александровна. — Может, когда душа расстается с телом, все так уплотняется, что вся боль, весь ужас конца вмещаются в одно мгновение… Вы простите, что я об этом говорю. С кем же еще, если не с вами? Не с мальчиками же… А вы и Кирилл так сильно связались во мне, что иногда мне кажется, что он продолжается в вас. Вы так похожи. Оба — только по прямой, как дикий кабан…

Она уловила смятенный взгляд Старкова.

— Правда, правда! — Она присела к нему на койку. — Ничего сильнее и глубже не было в моей жизни, чем гибель Кирилла. Вроде бы и вообще жизни не было, только этот взрыв. А потом пустота. И вдруг появились вы. И пустота заполнилась. Я так сильно чувствую вас!.. — Она порывисто схватила его голову и поцеловала.

Старков инстинктивно дернулся прочь, потом посунулся к ней, вошел в аромат и теплоту чистой женской плоти, зарылся лицом в ее грудь, сомкнул объятие. С удивительной легкостью она разомкнула это кольцо, высвободилась и пересела на табуретку.

— Ну, ну, — сказала наставительно. — Это не по-сыновьи.

— Простите, — пробормотал Старков, красный, потный и жалкий. — Не знаю, что на меня нашло.

— Бедный мальчик! — вздохнула Мария Александровна, голос ее звучал ласково. — Я не сержусь. Господи, я все понимаю. Вы столько времени один. Успокойтесь.

Старков опустил голову.

— Ах, какой же вы еще молодой!.. Обиженный мальчик, — добавила она, словно заглянув в его дальнюю душу. — Ну, мне пора. Надо собраться и — в путь.

Старков смотрел на нее. Уже подступившую злость стерла с его лица растерянная беззащитность.

— Я скоро вернусь, — успокаивающе, тепло сказала Мария Александровна. — В первый же день после Пасхи. И сразу к вам. Все будет хорошо.

И она ушла…

— Да не вертись ты!..

Мать одергивает на семилетнем Старкове серую курточку из дешевенькой байки. Какая-то пуговица болтается. Мать пришивает ее накрепко. Критически рассматривает сына. Берет гребень и причесывает непослушные завитки. Вихор на затылке упрямо торчит. Она берет жбанчик с квасом, смачивает волосы сына и пытается пригладить их ладонью к голове.

— Ты, как войдешь, поклонись низко и шаркни ножкой. Покажи, что ты воспитанный мальчик, а не какой-то пентюх. Хозяину ручку поцелуй и скажи: благодарствуем за приглашение, Ваше степенство.

— Не буду ручку целовать!

— Поговори еще! В чулан захотел? С мышами Рождество встренешь. Нам такую честь оказывают! В чистые покои пускают. Жаль, твой отец не дожил, царствие ему небесное!

Она еще раз одернула на сыне все, что можно: курточку, воротничок рубашки, галстучишко, панталоны. Придирчиво оглядела.

— Ну, вроде прилично…

…Залитая огнями, сверкающая серебряной канителью, увенчанная звездой, источающая хрустальный свет елка.

Старкова-мать в дверях что-то опять оправляет на сыне и подталкивает его вперед. Крестит.

— С Богом!

Мальчик, как деревянный, движется по натертому воском полу зальца, то и дело отвешивая поклоны всем попадающимся на пути: гостям, их нарядным детям, приживалам, слугам. После каждого поклона он старательно шаркает ножкой. На него смотрят: кто с удивлением, кто с насмешкой, а слуги просто отстраняют его с дороги.

Какой-то озорник за его спиной стал передразнивать движения нелепого чужака. Он очень похоже волочил ноги, пучил восторгом и удивлением глаза, разевал по-глупому рот, шаркал ножкой ни к селу, ни к городу. Этот театр вызывал снисходительные улыбки взрослых и визгливый восторг детей.

Наконец и Старков заметил, что его передразнивают.

— Ну чего ты? — робко укорил он мальчика.

Тот отвернулся, сделав вид, что это к нему не относится, а когда Старков двинулся дальше, начал все сначала.

Но Старков уже не замечал этого. Его внутренний взор заворожило чудо-дерево. Он видит на нем каждую свечку, каждую игрушку из папье-маше, каждую конфетку в серебряной обертке, каждую снежинку из фольги, каждую стеклянную рыбку, лошадку. И вдруг обнаруживает под елкой по колена в ватном снегу большого белобородого Деда Мороза.

Зазевавшись, он ткнулся в украшенное золотой цепочкой брюхо дородного купчины. Мальчик поднял голову, узнал хозяина дома и вспомнил наставления матери.

— Премного благодарны, Ваше степенство! — Он шаркнул ножкой. Взял господскую руку и поцеловал.

Хозяин брезгливо стер его поцелуй.

— Сперва сопли утри! Кто такой?.. Кто пустил?.. — пригляделся к нелепой фигурке и вспомнил: — Ты Дуняшин сын?.. — Он перехватил спешившего мимо лакея. — Дай-кось там коробку.