Рафаэль Сабатини - Фаворит короля

Рочестер серьезнейшим образом подчинился королевским пожеланиям и еще больше загрузил сэра Томаса Овербери — теперь тот самолично принимал решения почти по всем внутренним проблемам.

Но, если ради короля Рочестер избавился от дел, то тем временем, которое он уделял леди Эссекс, Рочестер жертвовать не собирался — а его особое внимание к ней теперь заметили все, и при дворе уже начали ходить сплетни.

Их отношения, начавшиеся со взаимного физического притяжения, здесь, в Ройстоне, обогатились духовно, ибо они раскрывали друг другу свои сердца. Рочестер, однажды воспользовавшись литературным даром Овербери, вынужден был продолжать его эксплуатировать — иначе ему пришлось бы каким-то образом объяснять миледи внезапную немощь «волшебного пера, с которого стекают серебряные струи» — так поэтично миледи охарактеризовала адресованные ей сонеты.

Щедро наделенный талантом, сэр Томас воспринял поставленную перед ним задачу как возможность полного самовыражения, столь ценимого всеми литераторами. Рочестер мог писать лишь о любви, Овербери же творил поэзию. Он словно влез в шкуру влюбленного и вплетал в письма и стихи изящную философию, обнаруживая такую высоту духа, которая не могла не прельстить чувствительную душу.

Рочестер с восхищением наблюдал, какой магический эффект производят на миледи слова. Царившая в Ройстоне свобода позволяла частые встречи, и во время этих встреч миледи говорила о сокровищах, почерпнутых ею из писем и стихов. Так что вполне плотская красота, которой поначалу и привлек ее Роберт Карр, окрасилась в ее глазах такой чудесной глубиной ума и души, что прежняя страсть превратилась в иное чувство — она боготворила его, она верила, что людей, столь прекрасных телом и душою, на свете больше нет.

Любовь их развивалась в покое и счастье — уже ходили первые слухи, однако влюбленные их не замечали. Они видели лишь друг друга.

Но, когда в сентябре двор вернулся в Уайтхолл, сплетни приобрели скандальный оттенок. Начало этому положила жгучая ревность принца Уэльского. Разговоры, в которых сопрягались имена леди Эссекс и лорда Рочестера, достигли ушей его высочества и ранили его сердце и его гордыню. Он счел себя глубоко оскорбленным: интересно, что сталось с ее священным супружеским долгом, которым она объяснила ему свой отказ? И ради кого, ради чего она отринула его? Ради выскочки, которого он презирал и ненавидел всей душой? Тогда она и сама низка душою, решил принц, и любовь его превратилась в нечто, близкое к ненависти. Увидев на балу светящуюся счастьем пару, он загорелся дикой злобой. А случайно оброненная миледи перчатка — она и не заметила потери — дала ему шанс эту злобу удовлетворить.

Перчатку заметил сэр Артур Мейнваринг и, подхватив изящный и надушенный сувенир и желая услужить, предложил трофей принцу:

— Могу ли я вручить вам, ваше высочество, перчатку с руки леди Эссекс?!

Принц дернулся, словно перед ним предстало нечто мерзкое и нечистое:

— И что мне с нею делать? — спросил он тоном, озадачившим услужливого придворного. А затем, презрительно скривив губы, произнес намеренно громким голосом: — Эту перчатку уже разносила другая рука, — и удалился на негнущихся ногах.

Разгорался скандал. Мать миледи, легкомысленная и не очень-то благонравная графиня Саффолк, пробудилась от блаженного неведения и вынуждена была что-то предпринимать. С одной стороны, она отвечала за дочь перед отсутствовавшим графом Эссекс и потому обязана была положить конец опасной связи между дочерью и королевским фаворитом, но, с другой стороны, положение и власть, которыми обладал лорд Рочестер, делали невозможными те меры, которые она применила бы в любом ином случае.

Растерявшись, она бросилась за советом к мужу, а тот, оценив ситуацию и растерявшись не менее, обратился, в свою очередь, к своему дяде Нортгемптону.

Нортгемптон был невозмутим.

— И что в этом ужасного? Мы можем повернуть все к своей же пользе. Мы сумеем перетянуть Рочестера на свою сторону, а заполучив Рочестера, мы получим короля.

Лорд Саффолк взорвался:

— А я должен платить распутством собственной дочери? Боже правый! Хороший же совет вы даете отцу! — И смуглолицый маленький человечек принялся бегать по комнате, теребя черную бороду и исторгая проклятья, выученные им в былые флотские дни.

Старый граф принялся развенчивать его старомодные взгляды — все это, уверял он, принадлежит давно ушедшим временам. Вы, дорогой племянник, не поспеваете за веком, и, кроме того, чтобы заполучить на свою сторону короля, не грех принести маленькую жертву. В конце концов, связь с таким человеком, как Рочестер, повредит добродетели маленькой Фэнни не более, чем добродетелям любой иной дамы при дворе Якова I.