Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

И все-таки постоянно хотелось туда пойти. Невыносимо было осознавать, что много еды находится совсем рядом. Когда голодом совсем затуманивало ум, Пелагея в своем воображении видела, как входит в те ворота и сразу подбирает с земли разбросанные повсюду хлебы — один, второй, третий. Скорее, скорее, успеть набрать побольше, пока не прогнали. Обычно она набирала немного: даже в мечтах ей мешал Олекса, которого приходилось придерживать одной рукой.

Она очнулась и посмотрела на сына. Он, будто поняв, что больше ничем его кормить не будут, деловито готовился засыпать: притих и полузакрыл глаза. Пока не заснул, Пелагея решила его перепеленать — чтобы хоть спал в сухом и чистом. Как она любила возиться с сыночком, когда Никита был еще дома! Часто распеленывала малыша, чтобы лишний раз полюбоваться его пухленьким тельцем, вдохнуть сладкий детский запах, поискать в неопределившихся чертах сына одной ей видимое сходство с любимым мужем своим, Никитой. Теперь же впору было хоть вообще не глядеть на исхудавшее, переставшее расти тело Олексы, превратившегося в маленького уродца с обтянутыми кожей косточками рук и ног. С несоразмерно большой мошонкой под синеватым круглым пузечком. Какое уж тут сходство с Никитой! Теперь все младенцы в Новгороде такие — голодная смерть словно равняет их обличьем, чтобы потом ей удобнее было их заглатывать. Смерть представлялась Пелагее огромной жабой, медленно и неотвратимо ползущей по городским улицам от дома к дому.

Пока жив был дядя Никиты, нужно было все-таки Пелагее догадаться о грядущих несчастьях и уговорить Михаила и Зиновию на время переселиться куда-нибудь в более спокойное и сытое место, не держаться так за подворье свое и хозяйство. Прожили бы как-нибудь, а зато все были бы сейчас живы. Пусть бы ели не с оловянных заморских блюд, но — ели бы, ели! Мысль эта все чаще приходила к Пелагее и мучила ее. Она должна была догадаться! Тем более что такое знамение было вскоре после того, как князь Мстислав ушел из Новгорода.

Зима тогда была на переломе — временами наступали оттепели, небо заволакивало тучами, лениво сыпавшими на землю тяжелый мокрый снег. В один из таких сырых, промозглых дней Пелагея услышала раздавшийся неизвестно откуда звук, напоминающий гром. В середине зимы гром был делом невиданным и неслыханным. Его Пелагея и летом-то не любила, а тут, услышав, просто обмерла — так словно холодом обдали ее тревожные предчувствия. Звук — то ли гром, то ли рев — послышался еще раз, теперь вроде бы ближе. Она не вытерпела и, превозмогая страх, еле передвигая ноги, кое-как выбралась на крыльцо. Глянула в небо. Так оно и оказалось — над городом тяжело летел змей, огромный, как в детских страшных сказках, черный, на широко раскинутых крыльях. Пламя било у него из пасти и ярко полыхало на конце хвоста. Низкие облака то и дело скрывали его, озаряясь всполохами змеиного огня, и в эти мгновения можно было хорошо разглядеть изогнутые когти растопыренных лап, провисшее брюхо — все, что высовывалось из клочковатого серого тумана.

Пелагея, ухватившись за резной крылечный столбик, так и стояла, замерев, не в силах оторвать взгляда от страшного зрелища, не находя в себе сил даже перекреститься, пока страшный змей, испуская рык и взмахивая крыльями, окончательно не скрылся из виду. Когда его стало не слышно, она даже подумала: а не показалось ли? Может, одной ей было видение? Ан нет — во дворе остолбенело стояли двое дворовых людей, глядя в ту сторону, куда улетело страшилище, а с улицы слышались многочисленные возбужденные голоса. Не одна Пелагея, значит, видела.

После этого в городе долго ходили слухи и пересуды, на всякий случай во всех церквах были отслужены молебны. Но поскольку ничего страшного сразу вслед за явлением змея не произошло, все успокоились. Стали даже поговаривать, что змей, мол, послан был Новгороду для того, чтобы показать, что город находится под надежной защитой. Он же никого не пожег, никого не съел, этот змей. А стало быть, нечего о нем и переживать сильно. Всего и дел-то — будет о чем бабам болтать да ребятишкам. Так и Михаил считал, и понемногу Пелагея, в душе уверенная, что знамение это многие беды сулит, тоже успокоилась. А потом эти беды и случились: и свекра Михаила убили, и подворье сожгли, и князя Ярослава лютость пала на Новгород, и поздний мороз уничтожил хлебные посевы. Вот к чему был змей-то!

Одно, наверное, в жизни Пелагеиной теперь и оставалось — сетовать на свою недогадливость, что погубила и свекра со свекровью, и теперь медленно и уверенно губит ее саму и сыночка Олексу. Голод и неизвестность о судьбе Никиты не спеша делают свое дело — губят плоть, ранами незаживающими язвят душу. Нынче последнюю муку Пелагея с Олексой доели. Что дальше?