Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

Ефим ехал важно, а Власий, острее его ощущавший опасность, слегка волновался. Никите было видно по лицу его, как волнуется. Мимо стражи Святославовой проехали благополучно, Власий в очередной раз перевел дух и пробормотал вполголоса:

— Как все закончится — вот здесь, — он кивнул на купола Софии, хорошо видные из-за стен детинца, — молебен закажу. И сколько с собой серебра есть — все пожертвую.

Никите вдруг стало чуть ли не смешно. Он придвинулся к старшому поближе.

— Тебе не сюда надо. Вон там, оглянись-ка, — видишь церковь? Называется — Власиевская, на Волосовой улице. Там дядя мой живет рядом.

Власий недоуменно поглядел на Никиту, потом понял, закивал и затрясся в сдерживаемом смехе. Ничего не слышавший Ефим сурово поглядел на них обоих и удрученно покачал головой: чего, мол, развеселились? Они тогда оба совсем зашлись, отвернулись даже друг от друга — такой смех можно победить лишь в одиночку, — но до самого моста так и ехали, прыская в рукавицы, стоило одному глянуть на другого или Ефиму многозначительно кашлянуть. Однако возле моста смех у обоих как рукой сняло — на мосту, облокотясь на хлипкие перила, стояли и внимательно глядели на них двое владимирских дружинников. Не похоже было, что это заградительный отряд. Скорее всего — случайно здесь оказались. Ну что же, все пока шло гладко, и на этот раз пронесет. Шум только раньше времени поднимать не хотелось.

Владимирцы были пешие — коней привязали недалеко от моста к коновязи, а сами слезли поразмяться, отдохнуть. И теперь, кажется, жалели об этом, но бежать к коням было уже поздно, да и неловко — вдруг людей насмешишь? Чего это, скажут, ребята, вы в седле скачете? Враг, что ли, близко? Им только и оставалось — стоять и ждать приближения конной троицы. Один все оглядывался — наверное, искал, откуда можно ждать подмоги. Но не находил — и от этого озирался еще беспокойнее, пока товарищ не одернул его.

Власий ничего не выражающим взглядом посмотрел на Никиту, и тому стало ясно: в случае чего с владимирцами следует поступить жестоко. Он сразу подобрался в седле, внутренне одобряя это решение. Не от этих двух ратников зависит судьба им порученного дела, а от решения городского веча, которое надо умереть — а созвать. И если что не так, то из города троих людей Мстиславовых все равно не выпустят.

Посольство вступило на мост — сразу заскрипели под копытами коней мерзлые обледеневшие доски. Ефим, никого не спрашивая, выдвинулся вперед и возглавил их небольшой отряд. В его бороде обозначилась ленивая, но благожелательная улыбка. Власий же и Никита — наоборот, затвердели лицами, положив руки на рукояти мечей.

Как все-таки много значит конный человек перед пешим! Один внизу, дугой — над ним наверху, и этим все сказано. К тому же — два числом меньше трех.

Владимирцы ничего не стали предпринимать. С некоторой надеждой они посмотрели было на Ефима, но тот проехал, не удостоив их вниманием, а следом за ним двигались еще двое, настроенные весьма сурово. Зрелище не из приятных! Когда Власий и Никита поравнялись с ними, один только и нашелся, что сказать:

— Э-э, хм. Морозно что-то нынче.

Второй с готовностью подхватил:

— И не говори! Мороз ужасно сильный!

Первый продолжил разговор:

— Но вчера все же покрепче мороз был.

Что ответил на это замечание второй, уже нельзя было расслышать: и отъехали далеко, и скрип досок мешал. Никите вдруг стало жаль, что не удалось узнать его мнение насчет крепости вчерашнего мороза. И снова смех разобрал. Да что ж это такое?

Теперь — вверх по улице, мимо замерзших торговых рядов — к Ярославову дворищу! Они разом подстегнули коней, Никита вырвался вперед, собираясь показывать дорогу и рубить беспощадно всякого, кто на этой дороге встанет помехой. Им никто не помешал.

На вечевой площади все было по-прежнему. Так же, как и помнил Никита, висел меж двух могучих деревянных столбов все тот же колокол «сахарная голова» — продолговатый, с пронзительным, далеко слышным звоном. Пока Власий с Ефимом оттесняли какого-то мужичка, в шлеме и окольчуженного, поставленного сюда для порядку, Никита, не слезая с коня, поймал веревку и — начал бить со всей силой, с какой только мог. Вечевой набат полетел во все концы Великого Новгорода. Никита дергал и дергал колокольный язык, стараясь поймать нужную частоту ударов — чтоб были резкие и раздельные, без ненужных отскоков, вызывающих игривые перезвоны и переливы. Набат! Никита краем глаза заметил запыхавшегося старичка-смотрителя, который первым прибежал на призывный звон и только щурил в испуге подслеповатые глаза, и весело, всем лицом мигнул ему, не бойсь, дедушко! Старичок — узнал, что ли? — весь пошел морщинами.