Юлия Андреева - Ирод Великий

– Дела идут. – Он подмигнул мне. Я пожал плечами, и вытащив из-за пояса уже привычную мне чернильницу и перо, принялся составлять приказ. В тот день ненадолго у Ирода улучшилось настроение, так что мы относительно спокойно погрузились на корабль.

Получив наше сообщение о возвращении, на пристани уже толпились встречающие, среди которых на высоком настиле под тентом я приметил Саломею, величественно восседающую на кресле, в то время как слуги обмахивали ее разноцветными веерами. Должно быть вблизи это выглядело завораживающе. Когда же корабль причалил и царя вынесли на берег, Саломея тот час бросилась навстречу, норовя припасть к ногам брата, чего он естественно не мог ей позволить.

– Позаботилась ли ты о моих гостях? – нежно глядя на сестру, почти пропал Ирод.

– Хорошо, – Саломея оправила съехавший на бок платок. – Все как ты велел. Будет праздник?

– Праздник?.. – он обернулся ко мне, сокрушенно покачивая головой. – Праздник… у них одни только праздники на уме. Не праздник – похороны. Царские похороны, которые ни кому не дозволено превращать в праздник. – С притворной строгостью он погрозил сестре пальцем, и тот час она припала губами к его руке, умоляя простить ее непонимание.

– Тебя-то я прощаю. Я понимаю, что на целом свете, ты одна любишь меня. Только ты… только… а они, – он гневно обвел глазами радостные толпы. – Они ждут, не дождутся, когда я подохну. Скажут, старый орел окочурился, а ну пинать его! Вырывать золотые перья, насмехаться над его памятью!

– Никто не посмеет насмехаться! – Не сдержалась Саломея.

– Посмеют. Жизнь, как говорит мой ученый друг Квинт Публий, продолжается, и он прав. Только я не хочу сестренка, чтобы после всего того, что я сделал для этого проклятого царства, кто-то смел радоваться моей гибели. Ты поможешь мне? Ты обещаешь сделать роскошную тризну по своему старшему брату? По брату, который любил тебя, не смотря ни на что?!

Саломея порывисто кивнула, не зная, что и сказать.

– Тогда я спокоен. Тогда все просто, все ясно как день. – Ирод вновь обвел собравшихся счастливым, но не предвещавшим ничего хорошего, взором. Его взгляд помутился, а лицо сделалось серым, должно быть в этот момент он ощущал ни с чем не сравнимую боль. – Я прошу. Нет, я приказываю тебе, сестра моя, чтобы после того, как я умру, ты, и твой муж Алекса отправились к моим «гостям», – слово «гостям» он произнес, точно выплевывал вишневую косточку, – и приказали солдатам порубить их всех на мелкие куски. Таким образом, в каждой уважаемой семье царства будет траур, и они невольно будут скорбеть вместе с тобой. Когда я умру, а пока запри их ипподроме [134] Ипподром – так называли место на котором проходили ристалища.

И в этот, и на следующий год, и пока жива память о близких. Они будут плакать о них, поминая меня. Да будет так. Я сказал!

Произнеся это, Ирод потерял сознание. Обессиленного царя вновь уложили в паланкин и понесли в сторону Иерусалима.

Моя тайная супруга Саломея была рядом. Береника, вызванная особым приказом Ирода, находилась подле матери, либо со своими детьми, ожидая, когда дед призовет их к своему ложу, дабы проститься, традиционно благословив семью, отдав последние распоряжения. Мои сыновья Антипатр и Фазаель еще до отбытия царя на воды были отправлены матерью в ее тетрархию, Антипатр в Ямнию и Азот, а Фазаель в Фазаелиду, дабы составить представление о состоянии отошедших им земель и имеющихся на них укрепленных городов-крепостей и селений. Они должны были с рук на руки принять хозяйство, дабы составить подробный отчет относительно нужд подвластного им теперь народа, характера помощи и денежных вложение, а так же выяснить состояние казны и составить рекомендации по распределению денежных средств или иных благ.

Саломея была рядом, все мои дети и внуки живы и здоровы, а я, вот ведь подарок богов, на старости лет, я все еще был потребен Ироду, а значит, меня ни кто не гнал, и я мог проводить все свободное от общения и ухода за царем время со своей семьей. Но вместо этого я почти круглосуточно торчал у Ирода, стараясь под каким-нибудь предлогом остаться в его покоях на ночлег, и изумляя своей верностью и преданностью дворцовых слуг и членов царской семьи.

Я ждал смерти Ирода, его слез и отчаяния. Его предсмертного страха и слабости пред лицом неминуемой смерти. Да, последние дни избранника богов были воистину страшными. И мне доставляло удовольствие промывать его незаживающие раны не брезгую вонью, гноем и даже червями.