Павел Осипов - В НЕБЕ КАСПИЯ записки летчика

– Вот также зимой дело было, – начал рассказ замполит. – Я с разведки возвращался, а мысли работали вперёд, и план субботнего вечера уже созрел… А тут… Tax… Tax… Tax… – забарахлил мотор. Ну, заёрзал я на сиденье, а самолёт всё ниже и ниже к заснеженному льду. Облюбовал «полянку» и на ней примостился.

Повозились, мы с механиком на моторе. Наконец, он извлёк из карбюратора прохудившийся поплавок и, пожалев, что нечем запаять, сунул его в карман. «Летит! – Летит!» – вдруг, спрыгнув с самолёта и побежав по льдине, размахивая шлемом, закричал механик. Я туповат нa уши и не сразу услышал гул мотора, а как глянул, на душе так повеселело, будто там музыка играла. Вот самолёт поравнялся с нами и стал удаляться. Не заметил. Мы поняли, что заходящее солнце маскировало нас. Наступила ночь, звёздная, холодная. Я осветил фонариком термометр, столбик ртути опустился за тридцать. Отвели ужин: грызли застывшие консервы с галетами.

А стрелки часов еле-еле подползали к семи. Механик, скорчившись, уже лежал в хвостовом отсеке. Забрался и я. Чехлами задраили проход, но мороз находил лазейки, и через десяток минут на теле не ощущалось тёплого обмундирования. Хоть и холодно, а встать тяжело, так и лежал бы. «Нет, это кончится плохим», – подумал я и толкнул механика. – Вставай, Иван, вставай.

– Обожди, подремлем немного.

– Нет, вставай, вставай, – настаивал я.

Пробежались вокруг машины. Кровь по жилам так и заходила.

– Командир, у. нас же работа на самолёте есть, – неожиданно заявил механик. – Займёмся. А?..

– Давай, давай, Иван, – обрадовался я. И тут же уловил резкое шипенье: это он выпустил с покрышки воздух.

– Качай!

И я ритмично, сгибая и выпрямляя спину, заработал насосом. Так и прокоротали ночь. К утру потеплело, но занялась пурга. О прилёте самолёта не приходилось и думать.

– Пойдём на берег, – говорю я механику, – кто знает, сколько времени пакостная погода простоит, да и лёд здесь часто большие подвижки даёт.

Вышли. Самолёт быстро затерялся в крутящей белёсой мгле.

Килограммовый компас непомерно тянул мне руку. Но благо он, а то плутать бы нам. Временами вьюга ослабевала, и впереди туманно проглядывали громады.

– Ну, наконец-то берег, рыбозавод, – радовались мы, а это были ледовые бугры. Они всплывали то справа, то слева, маня к себе, но я твёрдо верил волшебной стрелке компаса. Идти становилось труднее, и мы чаще присаживались на отдых. Разгорячённый механик не мог утолить жажды, часто глотал снег.

– Ну, пойдём, Ваня, хватит, а то худо будет, – предупреждал я. – И он шёл, на ходу подхватывая комья снега.

Под вечер, пройдя более тридцати километров по торосистому заснеженному льду, в который по колено проваливались ноги в унтах, мы взобрались на высокие мостки рыбозавода. Натруженные ноги легко несли нас по гладкому настилу.

Немало были удивлены рабочие, увидев лётчиков без самолёта, точно мы с неба к ним свалились. Но вскоре они узнали, что произошло, и повели нас из конторки в тёплое помещение, где мы с механиком успели осушить двухлитровый графин воды.

Там мы разделись и развесили над горячей плитой промокшую от пота одежду. Утром получили нелестные сообщения. Карбюратор доставить нам не смогут: в Астрахани туман.

А механик уже запаял худой поплавок и всё порывался как-то добраться к самолёту. Да и оставлять его надолго там было опасно. Решили ехать. Уселись мы в розвальни, и рыбаки, лихо подгоняя коней, примчали нас к самолёту. Наладили мотор, и погода просветлела. Расчистили для взлёта полоску от снежных переносов и перегнали на берег самолёт.

Прошло три дня, как мы прожили на заводе, а из Астрахани всё по-прежнему не мог вылететь к нам самолёт.

Так вот, товарищи, к чему я вёл рассказ. Чтобы преодолеть трудности, мало одного отличного знания техники. Мало, – повторил он, вставая, – нужна ещё воля. Твёрдая большевистская воля, – и, окинув всех быстрым взглядом, добавил: – А мы кто? Разве мы не партийные и беспартийные большевики? А где это было, чтоб они перед трудностями отступали!? Да. нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять. – И, хлопнув по плечу нахмуренного Орлова, спросил: – А ну, скажи, кто это сказал?

Орлов на мгновение остановил на нём понимающий взор, ответил:

– Товарищ Сталин.

– Так то-то же, – и, видя оживление пилотов, он по– отцовски сказал:

– Ну, а сейчас, товарищи, пора и койки занимать. Пошли! – и, уходя последним, он щёлкнул выключателем.

В помещении, где расположились на ночлег пилоты, было тесно и тихо. Казалось, все спали.