Борис Тумасов - Кровью омытые. Борис и Глеб

— Мама, — шепчет княжич.

Он хочет открыть глаза, увидеть ее, но понимает, что все это чудится ему во сне. Анна говорит ему ласково:

— Сын, Богу ведомо, как не желала я отправляться в землю языческую, к варварам, где все не так, как там, на родине- Но я исполнила судьбой предначертанное и в вознаграждение я увидела Русь крещеную. Вы, Борис и Глеб, мои дети, родились не язычниками, православными… И еще воздаю я хвалу Господу, что вера во Христа сильна в вас, княжичи…

Сказала, и исчез ее голос. Открыл глаза Борис и еще ждал долго, пока мать снова заговорит, но все напрасно, только стук копыт, щелканье кнутов и окрики ездовых.

Княжич покосился на отца, тот тоже не спал.

— Я мать слышал, — сказал Борис.

— Речь о ней вели, — насупился Владимир. — На коленях перед ее ложем стоял, молил, не умирай.

Скупая стариковская слеза затерялась в седой бороде. Великий князь отер глаза, вздохнул тяжко.

— Все в руце Божьей. — Борис снял рукавицу, положил ладонь отцу на колено.

«В руце Божьей, — мысленно повторил Владимир, подумав с огорчением. — Не воина, голос пресвитера Варфоломея слышу. Нет, надобно ему удел выделить, на княжение послать. Повременю маленько и дам им с Глебом города. Засиделись при отце, не обернулось бы во вред… Кому Киев наследовать, кому великим князем сидеть? Старшему Святополку, но злобен он. Ярославу, Мстиславу? Оставить бы Бориса, да опасаюсь кровавой вражды между братьями…»

Борис, словно прочитав мысли отца, промолвил:

— Не алчу власти я и не для нее рожден.

— Забудь о сказанном, — резко осадил его Владимир.

— Ты сын великого князя, чью руку познали многие враги, ты внук храброго Святослава. Не для иночества рожден ты, а для славы воинской.

— Я ли таился, когда орда на Русь ходила? — обиделся Борис.

— О том ли речь? На тя уповаю, коли на великое княжение сядешь, и не мысли, что княжить легко, князь не только меч обнажает, князь о других думает, о государстве!

— По старшинству в Киеве Святополку место.

— А то как я укажу! — оборвал сына Владимир и замолк надолго.

Борис помнил, как в прошлый набег орда угнала большой полон. Тогда он с дружиной догнал печенегов, отбил невольников и преследовал недругов до самой Дикой степи. Что же, если отец решил выделить ему удел, на то воля великого князя. Да и пора, эвон, его братья давно уже самостоятельно княжат, в Киев дань шлют.

У самого леса изба, топится по-черному, дым через дыру в крыше валит. У мякинника смерд закладывал коня в дровни. Заметив санки великого князя, отвесил поклон. За княжескими санями увязался с лаем пес. Ездовой хлестнул его кнутом, и пес, взвизгнув, отскочил. Княжич поморщился.

— Чем он те мешал? — укорил Борис ездового.

Вспомнилось княжичу слышанное от учителя, пресвитера Варфоломея: и, сотворив мир, Господь создал все живое… Но отчего поднимает руку сильный на слабого? Где ответ тому?

Учитель, пресвитер Варфоломей, был терпелив к своим школярам, редко наказывал. Всего раз и высек Георгия, сына боярина Блуда, когда тот заснул на уроке. Визжал Георгий, ужом извивался, но поделом, розга нерадивому в науку.

С Георгием у Бориса дружба, в жаркие дни бегали на Днепр, в лесу слушали певчих птиц, искали ягоды.

Георгий — озорной, лет пять назад затащил его, Бориса, к бане, где девки мылись, а те укараулили да и высекли их крапивой. Борис с Георгием долго в днепровской воде жар остужали.

Вспомнив о том, княжич улыбнулся. В науку пошло, не глазей запретного.

Неожиданно великий князь промолвил, то ли свое вспомнил, то ли к Борису обращался:

— Мы с Анной единожды в Смоленск плавали… Берега в зелени, по утрам тишина, и только всплеск весел да какая рыба, играя, хвостом ударит, вскинется…

В последние месяцы отец часто вспоминал мать, и невдомек ему, шестнадцатилетнему княжичу, что это старость подобралась к великому князю. Спросил:

— Отец, мать никогда не просилась в Царьград, не хотела побывать там, где ее родина?

Владимир долго не отвечал, наконец сказал:

— Она грустила, и я старался отвлечь ее. Для нее я устраивал пиры, брал на охоту… Но однажды, когда она сильно затосковала, меня одолела жалость, и я обещал, что снаряжу корабли и она поплывет на родину в Константинополь на целый год. Но я опоздал, она не дождалась того дня… — Помолчал, будто собираясь с мыслями, снова. сказал: — С Анной явилось на Русь христианство и грамотность. Отныне кто упрекнет нас в варварстве? Мы построили палаты из камня и Десятинную церковь, настанет день, когда по красоте Киев сравнится с Царьградом, но для того великим должен сидеть не варвар…