Анатолий Субботин - За землю Русскую

Не умолкая, звучит древний гул бора. Как бы рождаясь в этом гуле, льется теньканье и соловьиная трель. Высокие, стройные сосны выстроились вдоль опушки, напоминая вылитые из бронзы ярые свечи. Солнечные зайчики, пробиваясь сквозь шатер вершин, многоцветными узорами играют внизу, на травах и мхах. Это придает бору, обступившему монастырь, непостижимое и таинственное очарование.

Свежесть раннего утра, солнце, прохлада реки согнали усталость. Макарий поднялся с отмели. Раскинув руки, он вздохнул так глубоко, словно хотел вместить в себя все — и блеск солнца, и прохладу реки, и запах цветов, и благоухающую зелень трав. Макарий посмотрел на песок, где отдыхал, на рыбешек, швыряющихся около утопленной валежины. Не хотелось ни о чем думать. Он чувствовал свое здоровье, сильное тело; ничто сейчас не напоминало в нем ученого чернеца-книжника.

Время возвращаться на свой берег, но Макарию не хотелось плыть к кустам ветляка, где он разделся; прямо к берегу ближе. В середине реки, на быстрине, его понесло. Борьба с течением наполнила Макария новой упрямой радостью. Он фыркал, сильнее взмахивал руками; то держался против волны, то, будто устав, опускал руки, отдаваясь на волю стихии…

За лугом, на дороге к монастырю, показался мастер иконописной палаты Дмитро Иевлич. По озабоченному лицу и торопливой походке видно — Иевлич чем-то встревожен. Он прошел берегом к бору и, остановись у кустов, позвал:

— Отче Макарий, отзовись!

Макарий был недалеко. Разросшийся ивовый куст скрывал его от мастера. Услыхав оклик, чернец вышел навстречу.

— Почто звал, Иевлич? — спросил.

— Монах от владычного двора прибыл, отче Макарий.

— С добром аль с бранью? — усмехнулся чернец.

— Не ведаю. Сказывает: хочу видеть книжника Макария.

Весть о появлении монаха не обрадовала Макария, она затемнила радость, только что пережитую им.

— Чую, не с добром явился монах на Нередицу, — сказал он Иевличу, когда они поднимались на холм к монастырю. — Не с добром.

— Почто идти ему к нам со злом, отче? — отозвался Иевлич. — С виду монах прост, и говор у него ласков. Увидит, что сделано нами, возликует.

— Так ли, Иевлич? Прост он, молвил ты, а нам ли верить личине? Не скрывается ли за ласковым словом монаха осуждение нам?

— Но кто оценит искусство наше? — спросил мастер, которого встревожили последние слова Макария.

— Оценит тот, кто познает хитрость искусства и полюбит его всею силою души своей. Многих монахов встречал я, но мало видел среди них сберегших чистоту Чувств Сменятся годы, сменятся поколения людские, а красота ремесла нашего останется. Не хулителями и врагами вознесется труд наш.

— Хитро ты молвил, отче Макарий, — сказал Иевлич. — Не все открылось и не все понятно мне. Ты видел Рим и Византию, есть ли там мера искусству?

— Наше искусство иной меры, Иевлич, — немного помолчав и стараясь говорить так, чтобы слова его были понятны мастеру, произнес Макарий. — Рим гордится искусством древних. Оно чудесно и совершенно. Но искусство древних разрушено и поругано римской церковью. Пало и искусство Византии.

Макарий и Дмитро Иевлич поднялись на холм. В тени, у ограды монастыря, стоял, поджидая их, тучный монах. Взглянув на пухлое с обвисшими щеками, лишенное растительности бабье лицо его, Макарий невольно замедлил шаги. В тучном монахе он узнал митрополичьего книжника Феогноста.

Феогност тоже узнал чернеца. Широко улыбаясь, вытянув приветственно руку, он шагнул навстречу.

— Зело рад видеть тебя, отче Макарие, во здравии, — начал он, — не отягченного немощами, неусыпного в трудах учительных.

— Рад и я тебе, отче Феогност, — приветствовал Макарий монаха. — Не ведал, что ты в Великом Новгороде.

— В Новгороде недавнее пребывание мое, отче Макарий, — ответил Феогност, сохраняя приветливую улыбку на пухлом лице. — Владыка митрополит послал меня передать пастырское послание свое новгородскому архиепискупу… Твое имя, отче, не забыто.

— Достоин ли я того? — склонил голову Макарий.

В выцветшей на солнце со следами красок одежде, с огрубевшим голосом Макарий мало чем напоминал ученого чернеца, способного к беседе с митрополичьим монахом.

С уст Феогноста пропала улыбка.

— Владыка митрополит указал мне быть у тебя на Нередице, — сухо произнес он, и от слов его повеяло властным холодом человека, облеченного доверием церкви.

Сопровождаемые молчаливо шедшим позади мастером Дмитром, Макарий и Феогност направились в ворота монастыря.