Анатолий Субботин - За землю Русскую

Ивашко прислонился к тыну.

— Страшная битва была, дедушка?

— Всякая битва страшна, отроче, — ответил старец, не опуская и не поворачивая головы. — А жили в ту пору богатыри на Руси, не стоять против них нынешним.

— Неужто так? — не утерпел, спросил Ивашко.

— Истинно, отроче, — ответил старец. — Много на своем веку я путей-дорог исходил, с горем рядом сиживал, с радостью пир пировал. Слово скажу — не в поле брошу, скажу, что сердце велит. Тяжек полон, а полонить ли душу народную? Явятся богатыри на Руси, орлами взлетят на высокие горы, что поднялись над морями синими, над лесами, над лугами просторными, побьют недругов…

Долго еще говорил старец. Знает мудрый все, чем мир живет, на чем уставлен. И от слов его загрустилось Ивашке. Вырвался на волю, а белый свет широк, не обмеряешь. Вспомнился рыжий Якун, Окулко-упырь, наперсник Твердиславичев; будто снова увидел их перед собою. Куда идти? Счастье ли находкою лежит на пути или злосчастье стережет? Вырвался из огня, не довелось бы узнать полымя. Старец словно почуял смутные Ивашкины думы.

— Что закручинился, отроче? — спросил. — Какое лихо тебя тревожит?

— Так я… Худое вспомнилось.

— Худое надо помнить, но вспомнишь, хоть и горька память, а ты головы не вешай, — посоветовал старец. — И думой и очами вперед возносись. Чую, отроче, волей живешь ты, нет у тебя ни хором, ни приволоки, ни лесов, ни поскотинок. Воля, отроче, дороже золота. Ни казною, ни узорочьем ее не оценишь. Велика земля наша, ох, велика! Конца и края ей нет, а ты взгляни на нее и думай: мое все — и реки многоводные, и леса темные, и луга зеленые, и поля золотые, — все, что очи видят. Подумаешь так-то — жить легче станет. Ох-хо! Время к утру никак, — старец переменил речь. — Вам, отроки, не горе ночи не спать, а мне отдохнуть пора. Старые кости немощь чуют.

Он поднялся, положил крест на четыре стороны и пошел в воротца.

Велика и шумна на Великом Новгороде улица Буяна. Начинается она от Волхова, от Буян-луга, уходит в пригороды.

Весна. Гулянье на Буян-лугу. Скрипят качели, песни «голосовые» льются. На лугу, у Волхова, хороводы ведут, горелки тушат. Разбежится пара… Если любят, то и оленю в борах так не бегать. Посреди луга — потехи молодецкие. Удалые головы силу к силушке примеряют. Стенкою ли, кулачным ли боем; а то борьбу затеют и за «пояски» и в «охапки».

Где потехи молодецкие, там и Омоско-кровопуск. Омос — мастер на все руки. Красной девице он поворожит, удалого молодца насмешит, старому да немощному «руду» отворит. И заговор наговорит Омос, и загадку скажет, и песню сыграет. Только показался он на Буян-лугу — кругом стеною толпа. Волос седой в бороде у Омоса, а он с молодыми — молодец, со старыми — стар. Обступили люди Омоса; он лаптем притопывает, сыплет побасенками:

— Хо-хо-хо! Ха-ха-ха!

— Ай да Омос!

— Веселый мужик.

— А ну, Омос, потешь добрых людей! Скажи!

— Давно бы сказал, да сказки растерял, — смеется Омос. — Слушай, не сторонись, а послушаешь — поклонись!

На том лугу очутился Ивашко. Хоть и пусто у него в брюхе, а живчики в крови играют: не перестарок, не урод. Не беда, что худа рубашка да ноги в лапти обуты; когда волосы вьются, то и лапти ноги не трут.

— Эй, молодец, что нос повесил? — раздалось у него над самым ухом. — Аль не найдешь по силе супротивника?

Ивашко оглянулся. Стоит перед ним молодец в куньем колпаке с малиновой тульей, в чуге распашной, смеется.

— Не ищу супротивника, — молвил Ивашко.

— Заносчив, жаль. Косарь бы на перевязь богатырю заместо меча, то-то испугал бы, — не отстает молодец.

— Не ты ли ищешь супротивника?

— Уж не боем ли рад спор решить?