Анатолий Субботин - За землю Русскую

— Постой, начнет светать — усмотрим. Костерочек бы теперь впору, Лукмашка, самый бы махонький.

— Лежанку бы тебе, Емеля, на сторожу, то-то бы! — рассмеялся Лукмашка.

— Не привык я к лежанке, не в хоромах жил, — хмуро отозвался Емеля.

— Сказывают, за буйство тебя судил князь?

— Судил, но не за буйство, а за то, что волю я свою заступил, — ответил Емеля.

— От кого?

— От ключника нашего, правителя вотчинного. Много он крови чужой выпил, не счесть, сколько мук от него претерпел народ. Теперь-то нету злыдня.

— Убрали?

— Сгиб. Пожар был в ту ночь в вотчинном острожке. Душилец не выбежал из огня.

— Не ты ли ему в том помог? — усмехнулся Лукмашка.

— Может, помог, может, нет… Забыл. В колодках привели меня в Новгород. Ждал — скажут: надевай, Емелька, камень на шею. Погулял ты на усадьбе вотчинной у болярина Водовика, испей теперь» Волхова! Так бы и сталось. Голодный, в колодках стоял я у княжего двора, суда ждал… А тут… Не судьба, знать, мне пить Волхов. Увидел меня Савва, отрок княжий. Как ходили на Неву — встречал его на походе и в битве. Спросил он, за что терплю наказание, а потом молвил: «Не вешай, Емеля, головушку! В Волхов путь долог, авось минуешь». Молвил так и ушел. Ласковое слово его было, а мне, Лукмашка, не принесло оно утешения. От колодок да от дальней ходьбы кости у меня ломило, очи свету не видели. Но, гляжу, вернулся Савва, и вместе с ним сотник Устин. Остановился сотник поодаль, посмотрел на меня и сказал: «Жаль, Емеля, губить такого молодца, как ты; по росту да по силе в секирники гож». Не понял я тогда его слов, а Савва, как услышал, что молвил сотник, подошел ко мне и шепнул: «Жив будешь».

— И жив, — сказал Лукмашка. — Не последний воин ты в секирном полку.

— Да. Князь судил меня, но Душильца не вспомнил. Ждал я камня либо другой горькой беды, а вместо того Александр Ярославич велел мне идти к Устину и наказал: «Ростом ты люб сотнику и кровью горяч… Прими секиру, мужеством воина сними вину. На том прощение тебе и воля».

Александр Ярославич объехал войско. Он говорил с воинами о предстоящей битве, указывал, что делать полкам при встрече с врагом, как ставить щиты, биться пешим воинам с конными; велел держать наготове не только мечи, топоры, секиры и копья, но и багры, коими впору-де валить с коней закованных в тяжелую железную броню рыцарей.

— Настал час, други мои, — говорил он воинам. — Латинские крестоносцы конно и пешо идут по льду озера к нашему берегу. Они преследуют нас, верят тому, что мы бежали, устрашась силы их. И пусть верят. На погибель им это. Мы не опустили мечей, не бежали перед латинами, а к выгодам своим отошли сюда, за Узмень, и готовим встречу им, какой не ждут. Не страх и не слабость покажем в битве, а силу великую, удаль русскую! Пустим на берег, окружим, постоим за Русь, за землю отцов и дедов наших. И не ждать лыцарям пощады, возьмем войско их на щит, гибель обретет оно…

Громкие голоса воинов заглушили речь Александра.

— С тобой мы, княже!

— Не посрамим земли отчей и имени своего!

И, словно устрашась кликов новгородцев, побледнела ночная тьма. Над белой равниной озера задымился легкий туман. Солнце еще не встало, когда у дальнего берега Узмени показалось войско крестоносцев. Черною несокрушимой силой идет оно, точно готовясь затмить собою свет грядущего дня, заполонить воды и землю, истребить все, что встанет на пути.

Горе русичам! Не ушло их войско, задержалось на рубеже — примет оно тогда позор и смерть вдесятеро горшие, чем приняло вчера, в битве на Лутсне.

В голубоватой дымке тумана можно стало различить с русского берега острый клин железного рыцарского полка. Закованные в броню, в рогатых шеломах и шеломах-бочках, с крестовиной спереди, с закрытыми броней мордами коней, словно невиданные страшные чудовища, поднявшиеся из ледяных глубин озера, приближаются железные всадники.

Ветер качнул вершины деревьев и испуганно зашептался с ними. Бор на мысу и вокруг поросшей редкими кустами поляны на берегу Узмени кажется безлюдным. Тихо в русском стане. Войско крестоносцев близко к берегу. Передние рыцари подняли щиты и опустили копья к бою.

На бугре, у опушки бора, который тянется от Узмени по берегу Чудского озера, стоит Александр. Взгляд его устремлен на приближающееся по льду Узмени войско крестоносцев. Вслед за железным полком показались ряды пешцев; идут вольные немецкие и датские латники, за ними холопьи полки. Лица латников открыты. Копья, боевые топоры, тяжелые самострелы в руках воинов играют холодным устрашающим блеском. Справа и слева пешие полки ограждены конными рыцарями — по одному и по два в ряд. Войско крестоносцев так многолюдно, что, когда голова его достигла русского берега, задние полки терялись далеко где-то в зыбкой дымке нерассеявшегося тумана.