Анатолий Субботин - За землю Русскую

— В городе не слышно было о битве Гориславича, — сказал Степан Дементьевич, выслушав псковичей. — Давно ли бились?

— Позавчера, осударь-воевода, в сутках пути от Изборска. Засадою напали меченосцы. И конно и пешо.

— Почто меченосцы ходили далеко от города? — спросил Дементьевич. — Не измена ли черная дала им весть о вашем походе?

— Неведомо, осударь. В полку Гориславича все воины, кои вышли из Пскова, бились с меченосцами.

Горько было Степану Дементьевичу узнать о гибели псковской рати. Отпуская псковичей, принесших весть о битве, Дементьевич велел им отдыхать покуда. Теперь, когда пропала надежда на помощь Пскова, легко ли будет защитникам Изборска отстоять город? Ох, тяжко на сердце у Дементьевича! Но о том, что тревожит воеводу, надо ли знать воинам?

Степан Дементьевич спустился со стрельницы и прошел в подклет, где, укрываясь от дождя, сидели и лежали ратники; одни из них спали, другие жевали хлеб, запивая его водой. Степан Дементьевич спросил: не найдется ли у кого сквалыжки хлеба. «Ночь долга была, зубы дела просят», — усмехнулся.

— Хлеб-от черств у нас, осударь-воевода, — сказал ратник, в котором Дементьевич узнал Тимшу. — Со вчерашнего дня дома не показывались.

— Давай и черствый, Тимша, такой-то слаще.

Взяв хлеб, Степан Дементьевич густо — добела — посолил его и только принялся есть, сверху, со стрельницы, прибежал сторожевой ратник.

— К тебе, Степан Дементьевич, — ратник остановился перед воеводой. — Никак замыслили что-то латинские крестоносцы… Срубы в поле и вроде ползут…

Следом за ратником воевода, спеша, поднялся на стрельницу. Впереди, ближе полуверсты, в поле изба. Срублена она без окошек, из неокоренных кряжей; над срубом нет ни стропил, ни крыши. Подальше, левее первой, другая такая же, и еще… Подняв над глазами ладонь, Степан Дементьевич смотрел на вражью хитрость. Ратник не обманул: избы двигаются. Покачиваясь на неровностях поля, они медленно ползут к городу.

«Срубы на катах, — догадался Дементьевич. — Внутри срубов воины».

— Не посрамим имени своего, други! — громко сказал Дементьевич, обращаясь к окружившим его воинам. — Стояли мы перед силой вражьей, постоим и перед хитростью. Гонцы, скликайте людей! Пусть в городе набат звонят, молебны служат попы… Кто из лука целить горазд — обвивайте стрелы смоленой посконью, зажигайте их и с огнем кидайте на срубы. Станут близко у стен недруги, будем лить на головы их смолу кипящую и воду. Пусть помнят, как встречали их на Изборске. Ратным людям всем — крепко стоять на стенах, не дремали бы копья и топоры.

Зазвонили набат. Горящая смоляная посконь, намотанная на стрелы, огненными птицами взвивалась в воздухе и падала на черные, мокрые срубы. Ветер раздувал пламя. Поле затянул густой дым, но сырое дерево не загоралось. Пригвожденная стрелою к срубам посконь сгорала, оставляя после себя языки копоти.

На защиту города поднялись все жители. Жены-из-борянки жгли костры под котлами со смолой и водой, носили и складывали у стен камни.

Вражеские срубы подвигались ближе и ближе к городовым стенам.

В рукопашной битве пал воевода Степан Дементьевич, но сеча не затихла. Место воеводы заступил сотник Лупп.

— Не дадим врагу город! — кричал он, ободряя воинов. — Не посрамим имени своего!

Падали враги, но редели и ряды защитников Изборска. В городе занялись пожары. Низко стлавшийся по земле дым ел глаза. Изборяне бились на улицах, бились у каждого дома. Треск рушащихся в огне строений сливался с криками и воплями сражающихся. Пролитая кровь — своя и чужая — мешалась с грязью.

— Не посрамим имени своего! — разносится голос Луппа. Крик его подхватывали воины.

— Не посрамим!..

В день Невской битвы отец Биорн, спасаясь от копий и стрел новгородцев, задолго до конца сечи бежал на ладью и велел гребцам править к другому берегу реки. Ладья отвалила в тот момент, когда показалась на привольной воде рыбачья ватага Пелгусия. Седая борода предводителя рыбаков парусом развевалась на ветру. Отец Биорн и ругал и молил гребцов, чтобы жали на весла, вызволили его из смертной опасности. Челнок с двумя русичами погнался было за убегавшей ладьей, но скоро отстал. Отец Биорн молитвенно воздел руки и поблагодарил бога за то, что закрыл он глаза варварам и еретикам, повернул челн их в огонь битвы.

Топкий и вязкий берег, куда пристала ладья, зарос густой и плотной осокой, напоминающей камыш. Впереди, невдалеке, зеленеет лесок. Отец Биорн направился туда. Он был уже близко от спасительных зарослей, когда, неожиданно оступившись, упал. Точно незримый огонь обжег ногу. Она страшно отяжелела. Попытался встать, но боль была так невыносима, что казалась святому отцу хуже наказания божьего, принятого за чужие грехи. «Вывих, — мелькнула мысль. — Как выбраться из трясины?» Гребцы, переправившие Биорна через реку, бежали. Он ползком, измазав илом и рыжей болотной тиной одежду, в кровь изрезав осокой руки, все же приблизился к кустарникам. Место там оказалось суше. Отдохнув, Биорн готов был подать голос о помощи, но вдруг глаза его расширились от изумления; он увидел гребцов, которые бросили его в заросшей осокой топи.