Антон Хижняк - Даниил Галицкий

— Новгородец! Новгородец! — восторженно кричали они, забегали вперед и здоровались: — Здравствуйте! Здравствуйте!

Новгородцем Иванку они называли потому, что он был в высокой новгородской шапке. Иванко только улыбнулся. Детвора бежала за ним, подпрыгивая, выкрикивая. На шум люди выходили за ворота. Уже недалеко и до родительского дома. Кто-то стоит во дворе. Иванко узнал мать. Она наклонилась над кучей хвороста, «Видно, для печи берет», — подумал Иванко и въехал в калитку.

— Ой, кто это? — испуганно вымолвила мать.

Она и впрямь не узнала сына — он надвинул шапку на лоб, закрыл глаза.

— Как же ты, Татьяна, Иванку нашего не узнала! — неожиданно появился отец с топором в руках.

Мать уронила хворост, зарыдала.

— Ой, сынок, сынок! — И бросилась к нему.

Иванко спрыгнул с коня и, обняв, поднял на руки свою маленькую, щупленькую мать.

— Вернулся! Вернулся! — только и могла промолвить она, целуя сына в лоб, в глаза, в щеки.

— Чего же мы стали на улице? Идемте в дом. Ты, Татьяна, вовсе голову потеряла.

— Потеряла. Радость-то какая большая! А ты чего смеешься? Идемте в дом.

— Идем! — степенно сказал Смеливец. — Только куда же твоего коня? Конюшни у нас, ковачей, нет. Может, в дом завести?

Теперь уже возмутилась Татьяна:

— Вот ты уж, верно, голову потерял. Коня в дом!

— А куда же его?

— Людей попросим приютить.

Она оглянулась. В их дворе было много детворы. Вон Людомиров сын Петро. И она позвала его.

— Петруня! Петруня! Поставь в вашу конюшню коня, — попросила его Татьяна, — а я тебе гостинец дам.

— Поставлю! — радостно откликнулся Петро. Ему шел пятнадцатый год, он был самым старшим среди братьев и сестер.

Петро повел коня. Иванко крикнул ему вслед:

— Поить сразу нельзя, он горячий.

— Пойдем, сыночек, в хату, — потянула его за собой Татьяна.

Давно не был Иванко дома, но в хате ничего не изменилось.

Татьяна не знала, за что взяться. Глянула в печь, где весело потрескивал хворост, и обернулась, будто хотела что-то взять.

— Садись, сынок. Дай погляжу, каков ты есть, — И заплакала. — А я тебя выглядывала, выглядывала. Устал? Дома побудешь, отдохнешь?

— Побудет, — успокаивающе сказал отец. — После такой дороги!

Иванко смутился: и родителей не хотелось тревожить, и к Роксане во Владимир сердце рвалось.

— Побуду! Сегодня побуду, а завтра уеду.

— Куда? — встрепенулась мать. — Только что приехал. И снова?

— Нет, мамо, туда уже не поеду… Я к Роксане и к Ростиславу. Вырос, верно, без меня.

Татьяна на радостях и забыла, что сын уже оторвался от дома, что уже о своей семье думает.

— Увидишь их, Иванко, но и с нами побудь хоть денечек.

Что мог сказать Иванко матери? День? Как вытерпеть, чтобы еще днем позже увидеть Роксану и сына?

Заметив беспокойство сына, Татьяна взглядом попросила поддержки у Смеливца. Но Смеливец только покачал головой: подожди, мол. Поудобнее усевшись на скамье, он начал расспрашивать Иванку о Новгороде. А Татьяна села рядом с сыном, взяла его за руку, глаз с него не спускала.

Как быстро и незаметно вырастают дети! Кажется, еще совсем недавно бегал Иванко маленьким мальчиком, а уже как вырос! Всегда мать тревожится, всегда волнуется: и с малым ребенком хлопоты, а поднимется на ноги, станет взрослый — еще больше горестей! Никогда не бывает спокойным материнское сердце.

Слушая рассказ Иванки о новгородском вече, Смеливец заговорил о Галиче:

— Чужих бояр мы прогнали, дышать легче стало, может, теперь и свои не такими злыми будут.

— Молчи! Доколь ты их бранить будешь? — Татьяна дернула мужа за плечо. — И так горя много. Сболтнешь что-нибудь на людях, дойдет до бояр — голову снимут. Иванко! Почто ты ему про вече рассказал?

Иванко громко рассмеялся и обнял мать.

— Чего это вы, мамо, так на отца! Я еще и про Мирошкинича поведаю.

— Про кого? — испуганно спросила Татьяна.

— Был в Новгороде такой лютый боярин, вроде нашего Судислава. Да не побоялись его новгородцы. С такими надобно как с волками разговаривать — рогатиной. Ох, мамо, мне рассказывали: как новгородцы встанут заедино — дрожат перед ними бояре, боятся.

— Что ты, Иванко! — испуганно промолвила Татьяна.

— А что, мамо?

— Ты такой же, как и прежде, горячий. Я думала — станешь старше, поумнеешь. Нельзя так, Иванко!

— А я и поумнел, мамо, свет повидал, узнал, как люди живут. Ужель так и надлежит нам спину перед боярами гнуть, разве мы не люди?

Смеливец улыбался в усы, тайком от Татьяны подмигивал Иванке, подбадривал сына взглядом.