Антон Хижняк - Даниил Галицкий

Во дворе стоял возок, в него и сели Мария и Светозара, а Семену Олуевичу отроки подали коня.

На обоих берегах Днестра затих шум — все увидели, как по Звенигородской дороге, с бугра к реке, начала спускаться похоронная процессия. Впереди ехали два трубача, немного поодаль — дружинник с княжеским стягом, а за ними медленно двигался воз, на котором стоял гроб, укрытый коврами. За возом верхом ехали бояре, сопровождаемые дружиной. Дружинники ехали по пять человек в ряд; в руках у них колыхались копья; на солнце сверкали щиты и шеломы. За ними выступал пеший полк воев.

У Днестра процессия остановилась, дружинники спешились; сняв гроб с воза, осторожно понесли его к большой ладье.

…Как только ладья коснулась правого берега, зазвучало пение соборного хора. Гроб вынесли из ладьи, и теперь он поплыл над головами галичан. Печальные шли за гробом князя его верные боевые друзья — Семен Олуевич, Василий Гаврилович, Мирослав Добрынич. Воевали они под Романовой рукой и на Волыни, и в Галичине, и в половецких степях, и у стен Царьграда. Шли галицкие бояре — Судислав, Глеб Зеремеевич, Семюнко Красный, Глеб Васильевич… Дальше — войско, а уже за ним горожане — ремесленники да смерды и закупы из оселищ.

Мирослав наклонился к Семену:

— Сегодня похороны или, может, завтра?

— Думали, что завтра. Боялись — запоздаете вы, а ныне еще лучше. Воскресенье сегодня, и людей много, да и зачем понедельника ожидать: понедельник — тяжелый день. — А потом, наклонившись к уху Мирослава, тихо шепнул: — А нам мешкать нельзя — врагов много. Роману теперь все равно, сегодня или завтра похороним его. А нам туго придется. О будущем помышлять надобно.

— А что скажет княгиня?

— Ничего не скажет — она про все забыла.

— Надо сказать ей.

Мирослав подошел к Марии. Она склонилась на его плечо и еще сильнее зарыдала. Успокаивая ее, Мирослав промолвил:

— Хоронить сегодня будем — все люди собрались.

Мария молча, в знак согласия, кивнула головой.

Много людей сошлось на похороны. Всего лишь пять лет княжил Роман в Галиче, но люди галицкие хорошо знали его. Рука у князя была твердая и взгляд орлиный. Нещадно бил врагов на поле ратном и бояр держал в покорности — не давал им голову поднять, лют был с ними, нещадно наказывал их за крамолу.

В оселищах и городах всем хорошо известны слова Романа: «Не будешь есть мед, если не передавишь пчел». Так говорил он о богатых боярах, и не одному из них голову отрубил за то, что продался чужеземцам. Он хорошо знал, что с заговорщиком один разговор — меч острый. Именитые галицкие бояре ненавидели Романа, понимали, что это не то что Владимир, сын Ярослава Осмомысла. С тем не так было, мягкая, как воск, душа Владимира к ним склонялась, и бояре делали с ним что хотели. Откуда только и взялся Роман Мстиславич — налетел с Волыни, словно буря, и обломал крылья вельможным боярам. Потому-то норовистые галицкие бояре и рады были его смерти — шли за гробом, незаметно улыбаясь в длинные бороды. Радости своей открыто не показывали, потому что люд галицкий любил князя, да и бояре волынские, осевшие здесь, тоже были злы на крамольников. А волынские острые мечи да копья не один непокорный уже испытал на своей шкуре.

Буйными волнами катилась толпа в городские ворота, прижимала войско к собору, до краев заполняла весь двор, — казалось, вот-вот раздвинутся стены.

Семен Олуевич суетился в соборе, расставляя дружинников плотным кольцом вокруг гроба. Справа от алтаря, у южных дверей, стояла мраморная гробница. Сделал ее галицкий мастер, всем известный Николай. Когда-то такую же гробницу он выдолбил для Ярослава Осмомысла из огромной каменной глыбы. И эту сделал он же, вкладывая в нее все свое умение, — прочный получился гроб, многие века будет стоять. Не один год Николай обтесывал неподатливую, твердую глыбу, и неизвестно было, для кого эта каменная постель приготовлена. Князю Роману пришлось лечь в нее на вечный покой, С трех сторон гробница украшена фигурами, высеченными из камня. И так искусно нанесена позолота, что казалось, будто эти узоры не человеком сделаны, а сами выросли на камне.

Гробницу поставили на возвышении в центре собора. Каждый, кто смотрел на Романа; не верил, что перед ним покойник, — казалось, уснул князь, утомленный походом, лег отдохнуть, не раздеваясь. Ой ты, буй Роман Мстиславич, лежишь в своем боевом одеянии. Твои непослушные черные кудри причесаны чужой рукой. Лежишь ты в кольчуге, воин русский храбрый, и меч у пояса, как перед боем.