Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

— Увы, барин, ну, право же, право же, я не понимаю, что вы говорите.

— Черт бы вас драл, Марта или Камилла, не сердите меня и отвечайте! Для какой дамы устраивали вы этой ночью всю эту прекрасную ворожбу?

— Ах, боже милостивый, он начинает сердиться. Неужели он будет бредить?

Мержи, выведенный из терпения, схватил подушку и запустил ею в голову старухе. Та покорно положила ее обратно на постель, подобрала упавшую на землю золотую монету, и вошедший в эту минуту капитан избавил ее от опасений, что сейчас начнется допрос, который мог кончиться для нее довольно неприятно.

Жорж в то же утро отправился к адмиралу, чтобы поговорить о брате. В двух словах он рассказал ему, в чем дело.

Слушая его, адмирал грыз зубочистку, которая была у него во рту, что всегда служило признаком нетерпения.

— Я уже знаю эту историю, — сказал он, — и удивляюсь, что вы мне о ней говорите, когда она уже сделалась общественным достоянием.

— Я докучаю вам, господин адмирал, только потому, что мне известен интерес, которым вы удостаиваете наше семейство, и я смею надеяться, что вы не откажетесь похлопотать за брата у короля. Вы пользуетесь таким влиянием у его величества…

— Мое влияние, если только я его имею, — с живостью перебил его адмирал, — мое влияние зиждется на том, что я обращаюсь к его величеству только с законными просьбами. — При этих словах он обнажил голову, — Обстоятельства, принудившие моего брата прибегнуть к вашей доброте, к несчастью, более чем обычны в настоящее время. В прошлом году король подписал более полутора тысяч помилований, и сам противник Бернара часто пользовался их освобождающей от наказания силой.

— Ваш брат был зачинщиком. Может быть, — и мне хотелось бы, чтобы это было правдой, — он только следовал чьим-нибудь отвратительным советам?

При этих словах он пристально глядел на капитана.

— Я сделал некоторые усилия, чтобы предотвратить роковые последствия ссоры; но, как вам известно, г-н де Коменж никогда не был расположен принимать другие способы удовлетворения, кроме тех, что даются острием шпаги. Честь дворянина и мнение дам…

— Таким-то языком вы говорили с несчастным молодым человеком! Конечно, вы мечтали сделать из него заправского дуэлянта! О, как скорбел бы его отец, узнав с каким пренебрежением его сын относится к его советам. Еще не прошло двух лет с тех пор как затихли гражданские войны, а они уже забыли потоки пролитой ими крови! Они еще не удовлетворены: им нужно, чтобы ежедневно французы резали французов!

— Если бы я знал, сударь, что моя просьба будет вам неприятна…

— Послушайте, господин де Мержи, я мог бы как христианин сделать насилие над своими чувствами и простить вашему брату вызов, но его поведение во время последовавшей за этим дуэли, по слухам, не было…

— Что вы хотите сказать, господин адмирал?

— Что поединок велся не в лояльной форме и не так, как это принято у французского дворянства.

— Но кто же осмеливается распускать такую гнусную клевету? — воскликнул Жорж, и глаза его засверкали гневом.

— Успокойтесь. Вызова вам не придется посылать, потому что с женщинами еще не дерутся… Мать Коменжа представила королю подробности дуэли. Они не служат к чести вашего брата, зато они легко объясняют, как столь опасный противник мог так легко пасть под ударами ребенка, едва вышедшего из возраста пажа.

— Материнская скорбь — великое и законное чувство. Можно ли удивляться, что ее глаза, еще полные слез, не могут видеть истины? Я льщу себя надеждой, господин адмирал, что суждение свое о моем брате вы не будете основывать на рассказе г-жи де Коменж.

Колиньи, по-видимому, был поколеблен, иронический тон его речи стал мягче.

— Вы не можете отрицать, тем не менее, что Бевиль, секундант де Коменжа, — ваш близкий друг?

— Я знаю его давно и даже обязан ему в некотором отношении. Но Коменж был также близок с ним. К тому же Коменж сам выбрал его себе в секунданты. В конце концов храбрость и честность Бевиля ставит его вне всякого подозрения в недобросовестности.

Адмирал сжал рот с видом глубокого презрения.

— Честность Бевиля! — повторил он, пожимая плечами. — Атеист, человек, погрязший в разврате!

— Да, Бевиль — человек честный! — воскликнул капитан с силой. — Но к чему столько рассуждений? Разве я сам не присутствовал при этой дуэли? Вам ли, господин адмирал, пристало ставить под вопрос нашу честность и обвинять нас в убийстве?