Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

— Так как это очень неприятно — провести несколько часов за тюремной решеткой, — снова начал Бевиль, — то я отвезу твоего брата в такой дом, где никому и в голову не придет его отыскивать. Он будет находиться в совершенном спокойствии, покуда дело его не уладится. В монастырь его, как еретика, пожалуй, не примут.

— Благодарю вас за ваше предложение, сударь, — сказал Мержи, — но принять его я не могу. Это могло бы вас скомпрометировать.

— Нисколько, нисколько, дорогой мой. Притом, разве не следует оказывать своим друзьям кой-какие услуги? Дом, куда я вас помещу, принадлежит одному из моих кузенов, которого в настоящее время нет в Париже, и дом находится в моем распоряжении. Я позволил там жить одному человеку, который будет ходить за вами: это некая старушка, весьма полезная для молодежи и вполне мне преданная. У нее есть познания в медицине, в магии и в астрономии. Чем только она ни занимается! Но больше всего у нее способностей к сводничеству. Провалиться мне на этом месте, если она не возьмется передать, по моей просьбе, любовную записку самой королеве!

— Хорошо, — сказал капитан, — мы перевезем его в этот дом сейчас же после того, как метр Амбруаз окажет ему первую помощь.

В таких разговорах они добрались до правого берега.

Не без труда водрузив Мержи на лошадь, они довезли его до пресловутого хирурга, затем оттуда — в уединенный дом Сент-Антуанского предместья, где расстались с ним только к вечеру, уложив его в хорошую постель и поручив уход старухе.

Когда случится убить человека и когда этот человек первый, которого вы убиваете, некоторое время, особенно с приближением ночи, вас мучит воспоминание и образ последней судороги, предшествовавшей смерти. Голова до такой степени полна мрачных мыслей, что очень трудно принимать участие в разговоре, даже самом простом, — он утомляет и надоедает; с другой стороны, страшит одиночество, так как оно усиливает удручающие мысли. Несмотря на частые посещения де Бевиля и брата, первые дни, последовавшие за дуэлью, Мержи провел в ужасной грусти. Довольно сильный жар от раны лишал его по ночам сна, и тогда-то он чувствовал себя особенно несчастным. Только мысль о том, что г-жа де Тюржи думает о нем и восхищается его храбростью, немного утешала, но не успокаивала его.

Как-то ночью, удрученный удушливым зноем, — происходило это в июле месяце, — захотел он выйти из своей комнаты прогуляться и подышать воздухом в саду, усаженном деревьями, посреди которого находился дом. Он накинул на плечи плащ и хотел выйти, но дверь из его комнаты оказалась запертою снаружи на ключ. Он подумал, что это не что иное как ошибка старухи, которая за ним ходит; а так как спала она от него далеко и в настоящую минуту, вероятно, покоилась глубоким сном, он счел бесполезным звать ее. К тому же окно в комнате было не очень высоко, земля под ним была мягкая, так как ее недавно перекапывали. В одну минуту очутился он в саду. Небо было облачное, ни одна звезда и кончика своего носа не показывала, редкие порывы ветра время от времени как бы с трудом шевелили теплый и тяжелый воздух. Было около двух часов ночи, кругом царила глубочайшая тишина.

Мержи некоторое время прогуливался, погруженный в свои мечтания. Их прервал стук в двери с улицы. Это был удар молотком, слабый и как бы таинственный. Тот, кто стучал, казалось, рассчитывал, что кто-то будет прислушиваться, чтобы открыть ему. Посещение в такой час уединенного дома могло возбудить удивление. Мержи стоял, не двигаясь, в темном углу сада, откуда он, не будучи сам видим, мог за всем наблюдать. Из дома сейчас же с потайным фонарем в руках вышла женщина, которая не могла быть никем другим, как старухой; она открыла калитку, и вошел кто-то закутанный в большой черный плащ с капюшоном.

Бернаром овладело живейшее любопытство. Фигура и, насколько он мог судить, платье особы, только что пришедшей, указывали на то, что это — женщина. Старуха встретила ее со всеми доказательствами глубокого почтения, меж тем как женщина в черном плаще едва кивнула ей головой. Зато она дала ей в руки что-то, что старуха приняла, по-видимому, с большим удовольствием. По раздавшемуся чистому и металлическому звуку и по поспешности, с которой старуха наклонилась и стала шарить по земле, Мержи заключил, что она получила деньги. Обе женщины направились к саду, причем старуха шла впереди, прикрывая фонарь. В глубине сада находилось что-то вроде беседки из зелени, образованной из лип, посаженных кольцом и соединенных между собою густым кустарником, вполне могущим заменить стену. Два входа или две дорожки вели в эту беседку, посреди которой помещался каменный стол. Сюда-то и вошли старуха и закутанная женщина. Мержи, затаив дыхание, прокрался вслед за ними и встал за кустарником так, чтобы хорошо слышать и видеть, насколько позволял скудный свет, освещавший эту сцену.