Всеволод Соловьев: Счастливый день

Конецъ августа. Ночи все темнѣе и въ бездонной глубинѣ небесной зажигается такая безконечность звѣздъ, что, кажется, нѣкоторымъ изъ нихъ ужъ нѣтъ и мѣста, не за что уцѣпиться — и онѣ срываются, падаютъ, мелькнувъ на мгновеніе, и пропадая въ какомъ-то непонятномъ, заповѣдномъ «нигдѣ». По раннимъ утрамъ уже чувствуется рѣзкій, пронзительный холодокъ и туманы поднимаются на лугахъ и въ лѣсныхъ оврагахъ…

Но дни стоятъ тихіе, теплые, безоблачные. Такихъ чудныхъ дней не было за все лѣто. Воздухъ необычайно прозраченъ и въ немъ уже чуется теплый, бальзамическій запахъ, особенно какъ-то дѣйствующій на душу — запахъ осени…

Юрій Михайловичъ вышелъ на прогулку послѣ одинокаго завтрака, сервированнаго на терассѣ его пустого, всегда тихаго, даже какъ бы нѣсколько таинственнаго дома. Онъ прошелъ весь лѣсъ, вышелъ въ поле, спустился къ рѣкѣ и незамѣтно сталъ приближаться къ густой зелени старыхъ. дубовъ, чернѣвшихъ вдали, за рѣчнымъ извивомъ, на ярко голубомъ, прозрачномъ фонѣ, неба.

Юрій Михайловичъ — красивый и видный человѣкъ лѣтъ сорока съ чѣмъ-нибудь. Онъ бодръ и свѣжъ и ровно ничего въ немъ не указываетъ на то, что онъ уже спускается подъ гору жизненной дороги. Въ его довольно еще густыхъ, красиво подстриженныхъ волосахъ и длинной превосходной бородѣ, только кой гдѣ, да и то едва замѣтно, серебрится сѣдина. Нѣсколько морщинокъ вокругъ темныхъ глазъ нисколько не портятъ его пріятнаго, загорѣвшаго за лѣто лица, а напротивъ — придаютъ ему опредѣленное, законченное выраженіе. Красивый, обдуманный лѣтній костюмъ, да и всѣ, вообще, манеры ясно показываютъ, что Юрій Михайловичъ вовсе не деревенскій старожилъ, а человѣкъ городской, столичный или даже, пожалуй «заграничный».

Оно такъ и есть. Юрій Михайловичъ всю жизнь прожилъ, уѣзжая изъ Петербурга заграницу, и пріѣзжая изъ-за границы въ Петербургъ. Прекрасно воспитанный, съ характеромъ добродушнымъ и веселымъ, съ умѣніемъ легко и свободно относиться къ людямъ и нравиться почти всѣмъ, — онъ очень пріятно провелъ свою молодость и бодро вступилъ въ зрѣлый возрастъ. Съ удовольствіемъ для себя и для другихъ, къ сорока годамъ, онъ постепенно уничтожалъ значительное родовое состояніе; но сдѣлалъ это не по легкомыслію, ибо зналъ, что очень старый и бездѣтный дядя его долженъ непремѣнно умереть и оставить ему отличныя средства, которыхъ за глаза хватитъ на самую долгую жизнь. Отъ мысли о бракѣ онъ ужъ очень давно и рѣшительно отказался, убѣдясь, что семейная жизнь приноситъ несравненно болѣе заботъ и горя, чѣмъ радостей.

Все шло отлично. И здоровье не измѣняло, и дядя умеръ какъ разъ во время. А между тѣмъ вотъ ужъ второй годъ какъ Юрій Михайловичъ почему-то началъ скучать. Сначала изрѣдка, а потомъ все чаще. Онъ не отдавалъ еще себѣ отчета въ этой скукѣ; но она заставляла его переѣзжать съ мѣста на мѣсто и все искать чего-то и не находить.

Эта скука загнала его, вмѣсто какого-нибудь заграничнаго курорта, въ тамбовскую деревню, загнала, да вдругъ и притихла, будто устала. Третій ужъ мѣсяцъ жилъ Юрій Михайловичъ въ деревнѣ, а уѣзжать еще не думалъ. И, странное дѣло, его деревенская жизнь, казалось бы только и могла что нагнать скуку, а ужъ никакъ не усыпить ее. Юрій Михайловичъ ровно ни съ кѣмъ не видался и цѣлые дня проводилъ или на прогулкахъ пѣшкомъ и верхомъ, или въ прадѣдовской библіотекѣ, за разборкой старыхъ, въ «телячью кожу» переплетенныхъ книгъ.

Единственнымъ его развлеченіемъ была борьба съ сосѣдкой, вдовой генерала Трейера, Вѣрой Павловной. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, еще при жизни генерала, Юрій Михайловичъ бывалъ у нихъ въ домѣ; но это лѣто, именно вслѣдствіе постоянной борьбы, непріятностей, они, живя, въ ближайшемъ сосѣдствѣ, почти не видались. Земли Вѣры Павловны были смежны съ его землями, управляющій Вѣры Павловны былъ смертельнымъ врагомъ его управляющаго, — а потому почти ежедневно сосѣдскій скотъ забирался въ хлѣба, а его скотъ оказывался въ хлѣбахъ Вѣры Павловны. То же самое случалось и съ домашней птицей. Взаимная порча, потрава и вообще всевозможныя «протори и убытки» начинали принимать чудовищные размѣры. Сосѣдскій скотъ и птица загонялась и задерживалась впредь до выкупа.

Во время утренняго чая являлся управляющій и докладывалъ:

— Воля ваша, Юрій Михайловичъ, этакъ совсѣмъ невозможно; какъ есть весь нашъ скотный дворъ будетъ перепорченъ… Опять генеральша шесть нашихъ коровъ сманила и загнала.