Всеволод Соловьев - Монах поневоле

Наконецъ, она не вытерпѣла, у нея мелькнула слабая надежда, что можетъ быть мать сжалится надъ нею, не принудитъ рѣшиться на крайній шагъ, казавшійся ей страшнымъ и въ то-же время неизбѣжнымъ. Она кинулась на шею Марьѣ Степановнѣ и залилась слезами.

— Матушка, пожалѣй меня — проговорила она прерывающимся, молящимъ голосомъ:- не выдавай замужъ… женихъ мнѣ не по сердцу… я не могу… не хочу его… да и зачѣмъ ты спѣшишь такъ? Вѣдь, какъ ѣхали сюда, говорила, что ѣдемъ веселиться, людей увидимъ, всю зиму проживемъ… Зачѣмъ-же такъ, сейчасъ же… едва пріѣхали?… Матушка, пожалѣй меня… вѣдь, я самая несчастная за нимъ буду, коли мнѣ противенъ… Пожди, обживемся, знакомства сдѣлаемъ… можетъ кто и тебѣ по нраву придется… найдешь лучшаго, матушка!..

Марья Степановна оттолкнула дочь и грозно на нее взглянула.

— Ахъ, ты глупая, глупая, — качала она головою:- вѣдь, ужъ не подростокъ, двадцать лѣтъ скоро, можно было-бы быть поумнѣе… Отъ добра добра не ищутъ, и, видно, знаю я, что дѣлаю. Лучше этого жениха вѣкъ будемъ искать, не найдемъ. А что-же, мнѣ тебя въ перестаркахъ оставлять, что ли? О противности его ты мнѣ и не говори лучше, это все пустое, вы дѣвки глупыя, особливо если засидитесь, въ мечтаніяхъ себѣ и ни вѣсть что представляете. Лыцарей вамъ да героевъ подавай, а такихъ вотъ, вишь ты, и на свѣтѣ-то нѣту! Да и всѣ-то ваши лыцари, вонъ что въ епанчахъ да въ красныхъ камзолахъ по улицамъ какъ угорѣлые мчатся, народъ давятъ, всѣ, вѣдь, мошенники они, безбожники, альбо въ долгахъ сидятъ по уши. Такъ за такимъ ты счастливѣе, что-ли, будешь? Нѣтъ, мать моя, лучше помолчи; не твоего ума это дѣло, меня не переспоришь, только сердце вскипятишь мнѣ. Коли я что говорю, такъ тому и быть значитъ, и вотъ тебѣ мой згадъ — не ревѣть, не запираться, отъ жениха не отвертываться, не доводить меня, тебѣ-же, вѣдь, хуже будетъ…

Вѣра отерла свои слезы, сѣла въ креслице у окошка и долго такъ сидѣла, будто каменная, смотря въ одну точку и ничего передъ собою не видя.

«Нѣтъ, суждено!» думала она: «не погибать-же мнѣ на всю жизнь мою, и авось Господь милостивъ, не обманетъ Петруша, не насмѣется надо мною. Онъ меня любитъ, да, любитъ!..»

Она сама любила его, а потому, хоть и знала его безъ году недѣлю, не могла ему не вѣрить.

Между тѣмъ страшный часъ приближался. Вотъ и девять пробило. Марья Степановна, всю жизнь живя въ деревнѣ, привыкла ложиться рано, и въ половинѣ десятаго ушла къ себѣ въ спальню.

Мало-по-малу все затихло въ квартирѣ. Вѣра бросилась на колѣни передъ образами, горячо помолилась, накинула на себя шубку и неслышно проскользнула въ корридоръ, а потомъ и въ сѣни, къ выходной парадной двери. Въ двухъ шагахъ отъ нея на ларѣ сидѣлъ буфетчикъ. Онъ еще не ложился, но, видно, присѣлъ тутъ, да и задремалъ. Она разслышала его мѣрное дыханіе. Маленькая лампа освѣщала сѣни.

«Что, если онъ проснется, увидитъ? какъ отворить дверь? И дверь скрипнетъ, и замокъ щелкнетъ. Господи, помоги!..»

Она перекрестилась, быстро отперла дверь, захлопнула ее за собою и не оглядываясь, себя не помня, спустилась съ лѣстницы.

Еще мигъ — она на улицѣ. Морозная лунная ночь, далекій и близкій говоръ, скрипъ полозьевъ…

— Вѣра!!

Сильныя руки схватили ее. Дверца низенькой кареты на полозьяхъ захлопнулась, лошади тронули и помчались по уличнымъ ухабамъ.

Вѣра открыла глаза. Онъ, онъ рядомъ съ нею въ тѣсной каретѣ — все кончено! Радость и тоска въ одно и то-же время охватили ее, она заплакала. Онъ цѣловалъ ея руки, заглядывалъ въ полутьмѣ въ глаза ея. Его успокаивающій нѣжный голосъ шепталъ ей:

— Не плачь, моя золотая, зачѣмъ слезы… я не хочу ихъ, я беру тебя на радость, а не на горе…

— Но куда мы ѣдемъ? ты обѣщалъ мнѣ, что тотчасъ-же обвѣнчаемся, въ какой-же церкви?

— Въ церкви?!. Неужели ты не знаешь, что это невозможно? или хочешь ты, чтобы насъ накрыли, чтобы не дали убѣжать намъ. Можетъ, тебя ужъ хватились. Я упросилъ знакомаго попа вѣнчать насъ дома. Онъ ужъ ждетъ…

— Какъ дома?!.- съ прежнимъ страхомъ переспросила она. — Развѣ на дому бываютъ свадьбы? Я того никогда не слыхала.

— Можетъ, и не слыхала, можетъ, въ Тулѣ и не бывало такихъ вѣнчаній, — спокойно отвѣчалъ онъ:- но здѣсь у насъ зачастую на дому вѣнецъ бываетъ, когда нужно, чтобы все было тайно.

Она замолчала. Его спокойный, увѣренный голосъ на нее подѣйствовалъ.

Наконецъ, карета остановилась. Елецкій, крѣпко держа Вѣру за руку, провелъ ее въ квартиру Алабина. Она вся дрожала, но молча и покорно слѣдовала за своимъ путеводителемъ. Ефимъ отворилъ двери и на вопросъ Елецкаго, все ли готово, съ почтительнымъ поклономъ, обращеннымъ къ Вѣрѣ, отвѣтилъ, что «батюшка» давно дожидается.