Агилета - Святая с темным прошлым

Глядя на то, как стайка ее внуков, старшему из которых сравнялось шестнадцать, а младшему – шесть, выбирается из-за стола, Василиса с трудом верила в то, что может приходиться им всем бабушкой. Как будто лишь пару недель тому назад живописец Томилин писал ее портрет, а сама она размышляла о будущем сына и дочери. Попробуй-ка осознай, что с той поры минуло осьмнадцать лет, и дети ее обзавелись собственными семьями! Ничто не напоминало Василисе о ее возрасте: тело не обременяли недуги, а душа не уставала удивляться жизни. И зачем обложка «Русского вестника», полученного нынче утром, показывает 1812 год? Не будь его, она бы и не вспомнила о том, что жизнь уже почти что пройдена.

– И слава Богу еще, – продолжал Филарет, – что мы разгромили турок так, что им теперь долго не собраться с силами. Султан определенно поддержал бы Наполеона, реши тот вторгнуться в наши пределы. Нынче же всю армию можно сосредоточить вдоль нашей западной границы, не оттягивая силы на юг.

– Ты так уверенно говоришь о войне с Наполеоном! – с горечью вступила в разговор Василиса.

– Маменька, сие лишь вопрос времени. Со стороны государя было безумием так долго затягивать эту кампанию с турками. Назначь он Кутузова главнокомандующим на пять лет раньше, война продолжалась бы один год вместо шести.

– Странно, что Кутузов вообще получил сие назначение! – с неприязнью в голосе вмешался Иван Антонович. – После аустерлицкого позора лично я не доверил бы ему командовать и пожарной бригадой.

Филарет, протестуя покачал головой:

– Кутузову нельзя ставить в вину Аустерлиц. С самого начала кампании он был главнокомандующим только на бумаге. Государь не любит его – одному Богу известно, за что – и велел во всем подчиняться бездарному австрийскому фельдмаршалу Макку. Вообразите только: Кутузова с его умом и талантом делать пешкой в неумелых руках!

– Я вижу у Кутузова один бесспорный талант – умение создать себе громкую славу, – непримиримо отрезал Иван Антонович.

– А вы-то его за что так не любите, батюшка? – удивился Филарет, заставляя Василису застыть в неподвижности. – Я не видел другого полководца, который бы так заботился о нуждах армии, как он. Если б вам довелось с ним служить, вы бы сами стали тому свидетелем. Во время той злополучной кампании 1805 года он заметил, как рвутся у солдат сапоги на каменистых дорогах, и попросил австрийцев доставить сапожников на предполагаемые места привалов. Сам следил за тем, чтобы наши доблестные союзники не урезали солдатский паек, и во все солдатские нужды вникал лично.

Василиса думала, что мужу будет нечем крыть такую карту, но он неприязненно сказал:

– Я знаю его с другой стороны. Мне приходилось иметь с ним дело под Очаковом. И, доложу я вам, коварства ему не занимать.

Филарет пожал плечами:

– Полководцу и не пристало быть прямодушным, так же, как и врачу – излишне чувствительным. Вот, например, наш противник в этой турецкой кампании – Ахмет-паша – был давним знакомым, даже приятелем Кутузова. Они сдружились, кажется, во время его посольства в Стамбул. И что же? Когда нам понадобилось собрать сведения о намерениях турок, Кутузов, вполне по-дружески, затеял с пашой переписку. А в ней намекнул, что государь не прочь начать мирные переговоры. Паша ему поверил и не усомнился в том, что наш главнокомандующий действительно долго ждет ответа из Петербурга. А тем временем один из приближенных паши разузнал его планы, а заодно и продал нам четыреста кораблей, на которых янычары собирались форсировать Дунай. Представьте себе, каково пришлось паше, когда он осознал, что мира не предвидится!

– Да, уверять в своем полном дружелюбии, а потом нанести удар – это кутузовская тактика, – мрачно подтвердил Иван Антонович.

Но Филарет стоял на своем:

– Победителей не судят. Турки еще долго будут помнить Рущук.

Василиса приметила, что Никите Комлеву тоже хочется вступить в разговор, но он решительно не знает, кого из спорщиков поддержать. В пользу шурина говорил опыт: Филарет участвовал и в кампании 1805 года, и в последней русско-турецкой войне. Возразить ему означало выставить себя невежей. В пользу тестя говорили родственные чувства: не ссориться же с родней из-за такой безделицы, как некий генерал!

Поразмыслив, Комлев осторожно спросил:

– Неужели при Аустерлице у Кутузова не было возможности повлиять на исход сражения?

Филарет покачал головой:

– Наш государь возомнил себя Александром Великим [87]и этим испортил все дело. Когда Кутузов уже освободился от подчинения австрийцам, и успешно теснил Наполеона, его величество зачем-то вдруг решили прибыть в армию и сами ее возглавить. И тут Кутузова опять лишают права голоса, всем распоряжаются австрийцы, а конец известен! – Филарет махнул рукой.