Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

Ему стало легче, когда он увидел князя Кобенцла, графа Пальфи, барона ван Свитена и барона Ветцлара. Да и музыкальный салон ему понравился. Комната достаточно просторная, и акустика здесь, должно быть, неплохая. Мягкие кресла казались удобными – значит, слушатели не устанут слишком быстро. А огромная кафельная печь будет поддерживать тепло в комнате и не даст озябнуть ни публике, ни пианистам.

Император появился в салоне неожиданно, в сопровождении великого князя и великой княгини. Они вошли через высокую белую дверь, хитроумно скрытую в деревянной панели.

Насупленный и мрачный, великий князь Павел, казалось, был чем-то недоволен, словно находился здесь против собственного желания, и Вольфганг припомнил слухи, ходившие о нем: великий князь, совсем как Гамлет, ушел в себя после кончины отца – Петра III, когда Екатерина, его мать не последовала примеру Марии Терезии, отказалась разделить с сыном престол и стала единовластной правительницей России.

Великая княгиня, женщина необычайно красивая, напротив была очень оживлена.Она стояла рядом с Иосифом II, император был с ней чрезвычайно любезен. Вольфганга представили, и Иосиф сказал, обращаясь к своим русским гостям:

– Моцарт – большой талант, настоящий гений.

– А я слышала, Клементи лучше! – воскликнула великая княгиня.

– Давайте прежде послушаем, – весело отозвался император, – а тогда уж решим.

Муцио Клементи, стоявший сзади в ожидании, чтоб его представили, увидел маленького, элегантно одетого человека, с изяществом отвешивающего поклоны императору, и принял его за камергера. Узнав, что это и есть Моцарт, Клементи поразился.

Клементи оказался удивительно хорош собой, и Вольфганг подумал: это даст его сопернику мгновенное, преимущество. Кроме того, итальянец был всего несколькими годами старше, и Вольфганг рядом с ним уже не казался юным дарованием.

Музыканты, представленные друг другу, стали обмениваться любезностями и комплиментами, пока император, которого, казалось, утомила их светская вежливость, не объявил:

– Пора начинать. Ее высочество великая княгиня ставит пари на Клементи, а я – на Моцарта.

Великая княгиня сказала:

– Вы не хотели бы повысить ставку, Иосиф?

– С величайшим удовольствием.

Они удвоили, а затем утроили ставку, хотя условия и сумма пари держались в тайне, и Вольфганг заметил, что император волнуется, словно победа Моцарта в этом состязании была для него делом чести.

В мире не найти равного ему пианиста, но почему, собственно, их состязанию придают такое значение, с неприязнью подумал Вольфганг и облегченно вздохнул, увидев, что «штейн» графини Тун благополучно доставили во дворец. Клементи предстояло играть на императорском фортепьяно.

Знак начинать император дал Клементи, поскольку тот считался гостем. Три клавиши заедало, но итальянец любезно заметил:

– Это сущий пустяк! – и продолжал играть с большим техническим совершенством и уверенностью. Чтобы скрыть недостатки инструмента, Клементи играл свою сонату presto и prestissimo, в темпе, гораздо более быстром, чем она была написана, неодобрительно отметил про себя Вольфганг.

Не успели смолкнуть аплодисменты, как император повелительно крикнул Моцарту:

– Начинайте!

Стоило Вольфгангу коснуться клавиш «штейна», как для него перестало существовать все на свете, кроме музыки и инструмента.

Он играл одну из своих сонат, и Клементи думал, что ему еще не приходилось слышать подобного исполнения. Хотя он знал о похвалах, расточаемых Моцарту и как композитору, и как исполнителю, игра его оказалась для Клементи неожиданной. Моцарт играл без всякой манерности, без эффектных жестов и излишней нервозности; свобода и изящество, с какими пальцы его бегали по клавишам, поражали и совершенно завораживали. И в то же время игра его отличалась удивительной четкостью и чистотой, благодаря чему музыка обретала волшебную, целомудренную ясность. Исполнение было предельно точным и естественным.

Моцарт – замечательный музыкант, думал Клементи, в равной степени владеющий музыкой, инструментом и самим собой. Подобную игру не забудешь до конца своих дней.

Тем не менее, когда они приступили к последнему номеру программы, Клементи – при всем своем восхищении Моцартом – изо всех сил стремился превзойти соперника. В импровизации Клементи показал себя настоящим виртуозом. И если Моцарт играл грациозно, с вдохновением, легкостью, простотой и чрезвычайным самообладанием, то Клементи делал упор на технику, демонстрируя великолепный удар. Он играл в невероятно быстром темпе, труднейшие замысловатые пассажи были рассчитаны на внешний эффект.