Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

Вольфганг готовился к выступлению очень тщательно, проводил за фортепьяно ежедневно по многу часов и для концерта одолжил лучший инструмент в Вене – «штейн» графини Тун. Графиня предоставила в его распоряжение также свой зимний экипаж, хотя до Гофбурга легко было дойти и пешком. Вольфганг был благодарен графине за такую предусмотрительность – сочельник выдался на редкость снежный и ненастный, а в закрытом экипаже графини у него, по крайней мере, не замерзли руки и парадный камзол не помялся. Он все еще не мог простить императору замену его оперы глюковской «Альцестой» и задался целью доказать, на что способен Моцарт.

В тот вечер Вольфганг оделся особенно тщательно и по моде, ибо Иосиф II, вопреки всем его разговорам о простоте и аскетизме, любил, когда подданные выглядели элегантно. Особенно гордился Вольфганг своим голубым жилетом, прекрасно гармонировавшим с цветом его глаз, на алой шелковой подкладке, мягкой, как кожа Констанцы. Пожалуй, столь дорогой вещи он еще никогда себе не покупал и был очень доволен, что давал Иозефе уроки, – это позволило ему пойти на такие затраты. На ногах у него были белые шелковые чулки и туфли с серебряными пряжками, но он не пристегнул к рукавам кружева, как делали многие модники, – манжеты помешали бы игре.

Вольфганг подъехал к Гофбургу со стороны Кольмаркт и Михаэльплац; проезжая мимо квартиры Стефани, он подумал, увидит ли сегодня либреттиста во дворце. Стефани уже две недели не появлялся, и Вольфгангу казалось, что постановка «Похищения» никогда не состоится.

Когда Вольфганг подъехал к дворцовому корпусу, где находились императорские апартаменты, настроение его заметно улучшилось. Это было одно из четырех громадных строений дворца Гофбург, которые, смыкаясь, образовали большую, вытянутую в длину площадь Бургплац, – вероятно, самый огромный в мире внутренний двор, подумал Вольфганг. В тот вечер серые каменные стены дворца, припорошенные только что выпавшим снегом, величественно серебрились и поблескивали. У парадного подъезда стояло много закрытых карет; здесь был вход в личные покои императора, и над массивными, окованными железом дверьми красовались королевские эмблемы Габсбургов – крест, корона и императорский орел.

Фон Штрак, встретивший Вольфганга, поздоровался и проводил его в музыкальный салон, что Вольфганг воспринял как знак особого расположения со стороны его величества.

Как хорошо, что он уделил столько внимания своему внешнему виду – на камергере был точно такой же жилет и тоже белые шелковые чулки и туфли с серебряными пряжками. Ничего, что могло бы затмить особу императора или оскорбить его взор. И поскольку костюм фон Штрака не мог не соответствовать вкусу Иосифа II, Вольфганг удовлетворенно отметил, что и сам он одет прилично случаю.

Фон Штрак – худощавый, подтянутый человек с резкими чертами лица, обычно веселый и общительный, был сегодня на редкость молчалив.

Почти все комнаты, через которые его вел камергер в музыкальный салон, были отделаны в одном стиле: белые стены с панелями, обтянутыми темно-красной парчой с позолотой. Вольфгангу нравилось пышное великолепие дворцовых комнат, высокие потолки и окна, паркетные полы, массивные канделябры и облицованные белым кафелем печи – причудливо-красивые, как скульптура барокко. Однако при всем великолепии убранство дворца отличалось суровой простотой. Шёнбрунн гораздо роскошнее и оригинальнее Гофбурга, подумал Вольфганг. Но Иосиф II предпочитал Гофбург, будто из желания подчеркнуть, что вкус матери, так любившей свой загородный дворец, для него не закон.

У входа в музыкальный салон фон Штрак вдруг остановился.

– Господин Моцарт, я полагаю, вы хорошо подготовились и сумеете показать себя с лучшей стороны?

– Как всегда.

– Это событие особое. Император заключил лари с нашими русскими гостями, что ни один итальянец не способен превзойти немца в игре на фортепьяно. Он будет недоволен, если проиграет пари.

– Вы же знаете, на что я способен, господин фон Штрак.

– Потому-то мы вас и пригласили. И все же Клементи – подлинный виртуоз. А гости из России весьма обрадуются, если мы окажемся в неловком положении.

– Господин фон Штрак, я буду счастлив служить своим талантом императору.

Но камергер не клюнул на приманку и ни словом не обмолвился, собирается ли Иосиф II взять Моцарта к себе на службу.

Вольфганг вошел в музыкальный салон и сразу почувствовал, что перед ним не публика, готовая его слушать, а сборище судей. Он-то будет играть так же легко и естественно, как дышит, но вот оценка этих людей будет зависеть от их настроения.