Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

– Вы все высказали?

– Слава богу, если мне удастся выбраться из Парижа, не испортив свой вкус.

– Однако ваша симфония написана во французском стиле, – заметил Гримм.

– От этого она не выиграла. Публика – что стадо. Мне нужно написать шесть сонат на продажу. Как только за них заплатят и я получу остаток денег от Легро и герцога, я отдам вам долг – десять луидоров.

– Пятнадцать. Во всяком случае, будет пятнадцать к тому времени, как я оплачу ваш отъезд. Здесь вы больше ничего не получите за свою музыку. Ваше положение хорошо известно в Париже. Никому ваша музыка не нужна.

Значит, причина в деньгах! Вольфганг сказал:

– Если желаете, я могу уехать немедленно.

– О, никакой спешки нет. Я просто хотел, чтобы вы трезво представили себе истинное положение дел.

– Благодарю вас, господин барон. Как только я смогу отдать вам долг, получив деньги за сонаты, я уж сам решу, как мне поступить. Поеду туда, где меня оценят.

Все трое вежливо раскланялись, словно присутствовали па торжественной церемонии, и пожелали друг другу спокойной ночи.

Но Вольфганг не мог заснуть. Не в силах побороть тягостное настроение, он взял пьесу Никола Дезеда, которую так любил, и написал на нее девять вариаций, назвав: «Ah, vous dirais-je, Маman» [17]. Вариации получились столь нежны, что не могли нарушить самый чуткий сон, они успокаивали, как колыбельная песнь. Произведение это Вольфганг продавать не собирался. Он написал его для себя, ни для кого больше.

Ни одна из сочиненных Вольфгангом шести сонат не продалась. Легро попросил его переписать вторую часть симфонии, утверждая, что она станет доступнее для понимания, и Вольфганг согласился, но остатка гонорара так и не дождался. Он сделал попытку увидеться с герцогом де Гинем, но на сей раз к нему не вышла даже экономка. Когда Папа сообщил, что скончался Лолли и Колоредо согласился на все условия, которые он ему поставил через Буллингера, за исключением некоторых мелочей, Вольфганг понял: отец ждет от него согласия, – хотя возвращаться в Зальцбург по-прежнему не хотел.

Но положение, судя по письму Папы, по-видимому, изменилось к лучшему.

«Благодаря дипломатическим способностям и настойчивости старания мои увенчались успехом. Мне дают жалованье Лолли – пятьсот гульденов в год, и я должен буду исполнять его обязанности в качестве вице-капельмейстера, а ты получишь те же пятьсот гульденов и место концертмейстера и соборного органиста, а кроме того, будешь помогать мне. Архиепископ также согласился отпускать тебя раз в два года в Италию – писать там оперу, или в любое другое место по твоему желанию: Мангейм, Вену или Мюнхен. Он извинился, что не имеет возможности в настоящее время назначить тебя капельмейстером, но сказал, что со временем ты обязательно займешь этот пост.

Все в Зальцбурге искренне радуются твоему возвращению, в особенности графиня Лютцов, которая стала пользоваться огромным влиянием на Колоредо; она ведет себя так, словно твое назначение – ее победа.

Но никто не ждет тебя с большим нетерпением, чем твои любящие отец и сестра. Я знаю, это было заветной мечтой нашей милой Мамы, чтобы все мы соединились, и как можно скорее. Думаю, в разлуке с тобой я долго не протяну, но как только смогу обнять тебя, сил у меня сразу прибавится, так же как у Наннерль.

Помимо всего прочего, ты должен понять: чем дольше ты живешь у Гримма, который, очевидно, недоволен тем, что ему приходится тратиться на тебя, тем больше мы перед ним обязываемся. Поэтому нужно уезжать немедленно, пока мы не задолжали барону столько, что никогда не сможем рассчитаться. И так уже четыреста гульденов, одолженные мною в Зальцбурге на твою поездку, возросли до семисот. Думаю, тебе неприятно будет, если меня засадят в долговую яму, а этим дело, безусловно, кончится, если ты не приедешь».

Вольфганг подверг сомнению внезапное благожелательство к нему Колоредо, но Папа заверил, что его светлость стал совсем другим: ему, мол, надоели надувательства итальянских музыкантов и теперь он бурно превозносит талант Вольфганга.

«А как Карл Арко? – писал Вольфганг. – Я не вернусь, если он станет совать свой нос в вопросы музыки».

Вольфганг будет полностью независим, ответил на это Папа, в Зальцбурге найдется место и для фрейлейн Алоизии, прибавил он в письме, если она выразит к тому желание, хотя он слышал, будто ее пригласил Карл Теодор и она стала певицей в немецкой опере в Мюнхене с жалованьем пятьсот гульденов в год.