Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

– Это благодаря вашему фортепьяно. Никогда я не играл на столь прекрасном инструменте!

– Не хотите ли дать концерт для именитых граждан города? – предложил Лангенмантель.

– Как вам будет угодно.

– Приходите к нам завтра, и мы это обсудим.

Вольфганг засыпал Штейна вопросами. Фортепьяно привело его в восторг. Он подробно написал о нем Папе: «Я хочу безотлагательно рассказать Вам о фортепьяно Штейна. До этого я считал лучшими фортепьяно Спата, но теперь предпочитаю штейновские. Когда играешь forte, то вне зависимости от того, снимаешь ли или оставляешь пальцы на клавишах, звук не дребезжит, не делается сильнее или слабее и не исчезает, а остается ровным и неизменным. Штейн не продаст инструмент меньше чем за триста гульденов, да и то сказать, труд и мастерство, которые он вкладывает в них, неоценимы. Его фортепьяно имеют еще одно преимущество перед другими– у них есть модулятор. Это очень редкая вещь, и разве что один фортепьянный мастер из сотни утруждает себя этим, но без модулятора нельзя избежать дребезжания или искажения звука, а также призвука. Но если ударяешь по клавише штейновского фортепьяно, молоточек, ударив в свою очередь по струне, тотчас же возвращается обратно, даже если продолжаешь держать клавишу. Я сыграл на его фортепьяно одну из моих сонат, и она прозвучала превосходно, звуки лились, как масло».

Вольфганг ликовал, ему не терпелось играть и для Лангенмантеля – у бургомистра было штейновское фортепьяно, к тому же Папу это обрадует. На следующий день он пришел к бургомистру, но тот сказал:

– Прежде чем принять решение, я хочу вас послушать. Вольфгангу это не понравилось, но приходилось держаться любезно и с достоинством, и он ответил:

– Как вам будет угодно.

– Приходите завтра. Пришлите ноты сочинений, которые вы хотите исполнить, я посмотрю, подходят ли они для наших любителей музыки, и тогда вы сможете выступить о аугсбургским оркестром.

– В качестве испытания?

– Проверить, получится ли у вас что-нибудь с ними, И оденьтесь понаряднее.

Анна Мария уговорила Вольфганга надеть орден Золотой шпоры. Он сделал это неохотно, вспомнив насмешки Карла Арко. Но с начищенной, сверкающей на боку шпагой – совсем как у придворного – он сам себе понравился.

Бургомистр холодно поздоровался с Вольфгангом и объявил:

– Концерт не состоится. Именитые граждане уведомили меня, что они не настолько богаты, чтобы платить такому виртуозу, как вы. – Однако молодой Лангенмантель настаивал: пусть Вольфганг сыграет с оркестром, который он собрал, и Вольфганг уступил. Музыканты играли плохо, но Лангенмантель похвалился:

– У нас хороший оркестр, не правда ли?

– Мне приходилось слышать и хуже, – ответил Вольфганг. Правда, не часто, подумал он про себя.

И вдруг сын бургомистра сказал:

– Я тоже хотел бы купить себе такой крестик. Сколько вы заплатили за ваш, Моцарт?

Вольфганг промолчал.

– Не одолжите ли ваш крест? – насмешливо продолжал Лангенмантель. – Я дам его ювелиру определить, сколько он стоит. Баварский талер, наверное, а то и меньше, может, он вовсе и не золотой, а медный.

Вольфганг пришел в бешенство, но спокойно ответил:

– Вы снова ошиблись. Это жесть.

– Значит, мне не следует брать вашу «шпору», чтобы определить ее стоимость?

– Конечно, не следует. Точно такая шпора застряла у вас в голове.

– Скажите, а ваша собака тоже носит такое украшение?

– Что вы! Ненужные мы отдаем нашим свиньям. Позвольте мне мою шпагу.

Лангенмантель побледнел, но приказал слуге принести шпагу.

Вольфганг схватил шпагу так, словно собирался пустить в ход, он вполне способен был сейчас прикончить решившего поглумиться над ним патриция. Но тут же вспомнил, что он не дворянин, ему не положено пользоваться шпагой – и так он превысил свои права, надев ее, а если посмеет ею воспользоваться, то темницы не миновать. Без дальнейших слов он пристегнул шпагу. Но в дверях все же обернулся и сказал Лангенмантелю:

– Вы – свинья! Обыкновенная жирная свинья! Прощайте!

После этого случая Вольфганг хотел немедля покинуть Аугсбург.

– Я сожалею, что приехал сюда, – сказал он Штейну, к которому успел привязаться. – Подумать только, в родном городе моего отца мне пришлось подвергнуться такому обращению. Какой смысл устраивать концерты для подобных олухов?

– Аугсбург покроет себя несмываемым позором, если один из его талантливейших уроженцев не даст здесь концерта, – ответил Штейн. – Я добьюсь извинения.