Борис Тумасов - Мстислав

- По велению базилевса!

Константин доволен. Херсонес не оказал сопротивления. Закованный в цепи Цуло брошен в тёмный трюм дромона. Он будет нести ответ перед базилевсом. Новый катапан Херсонесской фемы магистр Клавдий устроил ему, Константину, императорские проводы. Были толпы народа и ковры на дорогах, где проносили охмелевшего, Константина, цветы и восторженные крики.

На время Константин почувствовал себя базилевсом. Уже на дромоне, в пути, вспоминая это, он подумал: умри Василий, и быть ему, Константину, императором.

Подумал и тут же испугался своей мысли. А вдруг Василий догадается о ней?

Константин доволен, ещё ночь и день пути, и флот будет в Константинополе.

Жёлтый огонь свечи тускло освещает небольшую каюту со вделанными в стену резными шкафами. В одном хранятся мореходные карты и тяжёлые географические книги. На досуге Константин любит листать страницы из пергамента с описанием разных земель и народов. В другом шкафу - одежда и оружье.

Стены и потолок каюты из орехового дерева и ливанского кедра, узор к узору подогнаны. За стеной охрана переговаривается.

Под мерное покачивание дромона Константин заснул.

В полночь ветер прекратился, паруса обвисли, и в воздухе стало душно. Небо затянули тяжёлые тучи. Бывалые мореходы взволновались: быть шторму. На дромонах и хеландиях бросились спускать паруса.

Ветер подул незаметно. Сначала тонко засвистело в верхушках мачт, потом посвежело, и снова всё стихло ненадолго, чтоб разразиться ураганом.

Море взыграло! Оно бросало на корабли горы воды, ломало мачты и смывало людей с палуб. Море озлилось! Оно швыряло дромоны и хеландии, опрокидывало их, бросало друг на друга. Треск кораблей и людские крики потонули в рёве ветра. Кормчий бессилен, когда море разворачивает судно бортом к волне, высотой как несколько императорских дворцов…

Шторм унялся к утру…

Константин привёл в Золотой Рог меньше половины флота.

еченеги, кочевавшие у хазарской границы, донесли до хана Боняка весть, что хазары силу собирают. А против кого она, то пока им неведомо.

Хан встревожился. Прошлое лето сын князя Владимира Борис с дружиной немалой на хвосте у орды висел. Ныне, когда не стало Владимира и у русов меж его сыновьями нет лада, Боняку самый раз завет отца выполнить, да не ко времени хазарин коня седлает.

Хан Боняк хана Булана позвал:

- Скачи в Тмутаракань, - сказал он, - зови князя Мстислава заодно на хазар пойти.

У хана Булана сборы недолгие. Отбили от косяка табун коней, в дар князю русов, отхлебнули кумыса из одной чаши - и готовы в путь.

Сто воинов взял с собой Булан. Отряд уж не так велик, но в степи до самого Танаиса родные кочевья, вежи одной орды Боняка.

Надвинув на глаза остроконечный войлочный колпак, хан Булан с высоты коня оглядывает покрытую зелёным разнотравьем равнину. Местами она горбится холмами, изрезана буераками. Хан Булан радуется; хорошие выпасы, сытым будет скот. Он причмокивает губами, торопит лошадь. Конь переходит на рысь. Булан оглядывается, воины не отстают, скачут следом. Табунщики гикнули, и дикие, необъезженные кони, подарок Боняка Мстиславу, вытянувшись полукругом, понеслись, храпя, выстилая траву хвостами.

Одутловатое лицо Булана, покрытое потом и грязью, улыбается. Пусть топчут степь печенежские косяки…

Через широкий Дон переправлялись двумя частями. Сначала пустили табун. Кони поплыли, фыркая, высоко задрав головы. Тем временем воины, расседлав лошадей, достали из сум припасённые заранее конские шкуры, принялись набивать их сеном, сшивать ремнями.

Спешившись, Булан стал тут же, расставив колесом ноги и выпятив живот, покрикивал нетерпеливо.

Наконец плоты готовы. Печенеги опустили их на воду, сложили на них оружие, седла и одежду. Дождавшись, когда на той стороне табунщики собьют коней в табун, хан дал знак второй партии. Воины завели в реку лошадей, привязали к хвостам плоты и поплыли, держась за конские гривы…

За Доном повстречали русскую сторожу. На миг уловили зоркие глаза печенежского хана в высоком ковыле блеск железных шишаков и кольчуг. И нет никого.