Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 2

Летописцы в своих погодных записях не очень глубоко вникали в политику князей и церковных иерархов, но старательно отмечали всякие бытовые подробности. В каждом княжестве в своды заносились главным образом события местные, а из тех, что свершались у соседей, брались самые впечатляющие. Именно таким заинтересовавшим всех, а не только Прокошу с Мелентием событием стал брак велик на Москве. Да и то, шуточное ли дело — сразу три князя, три брата справили свадьбу.

Князь великий Семён женился вдругие, у князя Феодора Святославичя поял княжну Еупраксию; такоже и брятья ею князь Иван, князь Андрей, и вси три единого лета женишася.

Её с детства называли Знадебкой. Маленькая коричневая родинка на правой щеке, из-за которой получила она прозвище, не портила миловидности её лица, а если и была эта знадебка недостатком, то лишь единственным, который князь Иван знал за Шурой Вельяминовой. Она жила в Кремле в соседнем с великокняжеским дворцом богатом доме тысяцкого Протасия и росла вместе с княжескими детьми. Вместе с ними ходила в монастырскую школу познавать азы грамоты, счета, философии, врачебной хитрости, астрономии, риторики, глаголания иноземными языками. И конечно же забавлялись все княжеские и боярские отпрыски тоже одними забавами.

Каждую весну с наступлением тёплых дней, от Пасхи до Троицы, в Кремле игрались шумные хороводы. Подражая взрослеющим вьюношам и вьюницам, и молодой кремлёвский подрост оставлял на время лапту да горелки, собирался без сговору на Подоле и пытался налаживать хороводы. Пели и плясали неумело, но с требуемой степенностью, кружились на траве, покуда ноги держали. Все непременно наряжались по этому случаю в праздничные одежды, а отроковицы к тому же выпрашивали у своих старших сестёр и матерей белые кисейные фаты и выходили в круг, как положено, — с закрытыми лицами. А у Шуры Вельяминовой была ещё бабушкина головная повязка, унизанная многоценными каменьями. Княжич Иван однажды залюбовался этой повязкой и не удержался от соблазна, поднял у Шуры фату. За столь дерзкий поступок нарушителя непременно исключали из игры, а могли и поколотить. Хоровод остановился, но никто не торопился наказывать Ивана. Не потому, что был он княжичем, не чета другим. Что-то потайное и неслучайное угадывалось между этими двоими, некий негласный сговор. Они стояли друг перед другом словно в оцепенении, Иван не сводил глаз с её повязки, не смея спустить взгляд ниже, а Шура ждала, как поступит он. Хоровод словно не замечал явного нарушения правил игры, завистливо молчал, все ждали, чем кончится у них. Шура первая опамятовалась, спросила без насмешки: «Значит, я твоя невеста? Значит, ты на мне женишься?» Иван покорно мотнул головой, да так резко, что шитая золотом и отороченная соболем княжеская шапка его свалилась прямо на голову Шуре. Она громко рассмеялась, примерила шапку на себя, отчего весь хоровод развеселился, все опять заходили как ни в чём не бывало. Ему было тогда восемь лет, ей — пять.

Потом он припомнил подробности, которые не заметил сразу: как сияли её глаза, как алы были полуоткрытые губы, меж которыми виднелись белые мелкие зубки. И как зарделась она, когда назвала себя невестой, как счастливо засмеялась, когда подтвердил он это кивком головы. Он жил с уверенностью, что, как настанет пора, он действительно женится на Шуре Вельяминовой, но брат Семён сурово предостерёг: «Об Ляксандре и думать не моги! Покойный батюшка наказал тебе взять в жёны княжну брянскую». Когда Иван сказал Шуре, что принуждён жениться на Феодосье, она тихо заплакала, и это были слёзы ангела, которые с умилением и смутной надеждой вспоминал он каждый раз потом, когда чувствовал себя одиноко, неприкаянно. Рано овдовев, он всё чаще предавался невольным радостям воспоминаний, воспламенялся мечтами соединить-таки свою судьбу с Шурой Вельяминовой, но не решался повести с братом такой разговор из опасения опять натолкнуться на грубый запрет и требование взять себе в жёны непременно княжну, уж и намекал Семён, что будто в Муроме ждёт такая невеста жениха московского... Но вот сбылось! И не счастье ли, что Шура за эти годы не вышла замуж? Почему? Этот вопрос и задал он ей, когда после сватовства и рукобитья они остались на малое время вдвоём.

— Тебя ждала, — ответила она так просто, что он даже растерялся.

— Перестарком могла бы стать.

— И что? — Она смотрела в упор, не моргая. Перебросила через плечо свою тяжёлую золотую косу. — Ты бы тогда не взял меня?