Ольга Гладышева: Крест. Иван II Красный. Том 2

— Как ты мог! Пошто допустил такую злыдарность? А ишо хвастал, будто у самого Бориски перенимал! — раскипятился Константин Михайлович и даже сухонькие кулачки сжал, к лицу их поднёс.

Четвертунь опешил от такого наскока, отступил на шаг, что-то, видно, готов был резкое отповедать, но сдержался, сказал слова хоть и укоряющие, но без запальчивости:

— Я, князь, допрежь Бориски уж железо варил из болотных руд, не то что медь. А Бориска научил меня лить колокол без пузырей. До этой хитрости, вишь, дело ещё и не дошло.

— А отчего же тогда?

— Оттого! — перебил Четвертунь. — Не послушал меня, когда говорил я, надобно укрепить берег, а над глиняным болваном амбар поставить. А ты серебра пожалел, дорого тебе, вишь!

— Да не жалел я серебра, скорее хотелось, к Успенью. А медь, говоришь, догнать можно?

— До-о-огоним.

— Но к Успенью не отольём?

— Како Успенье, теперь хоть бы к Рождеству Пречистой управиться.

— Пошто так долго?

— Всё надо разбирать, новое место искать, сызнова всё строить, да! уж не так, а с умом и не жаднеть.

Значит, новые большие затраты неизбежны! Неужто придётся тронуть серебро, скопленное для поездки в Орду? Тогда крушение всем мечтам и чаяниям, тогда уж и сам колокол не столь нужен.

— Какая же невезуха, дядя! — посочувствовал Всеволод и только подлил масла в огонь.

Константин Михайлович тупо посмотрел на племянника и вдруг взорвался бешенством:

— Это ты, ты накаркал! Из-за тебя всё! И серебра ты мало дал, вези мне всю свою казну, она у тебя богата, я знаю!

— Помилуй, дядя, откуда взяться богачеству? Вся семья отцова на мне, а удел беден.

— Врёшь! Врёшь! Если станешь жаднеть, я тебя!.. — Он не досказал угрозы, трава у его ног покрылась красной харкотиной.

Всеволод торопливо вошёл в палату, где находились мать и сестра.

— Собирайтесь, уезжаем в Холм, нагостились!

— Да, да, сынок, — сразу согласилась мать. — Совсем осатанел Костя. У меня уже всё собрано, я давно хотела насовсем к тебе переехать.

— Скажу, чтобы закладывали лошадей. — Всеволод повернулся к двери, но его удержала рассудительная Маша:

— Дороги же развезло, погодим, пока провянут.

— К утру просохнет земля. Завтра по заранью выедем, — хозяйски заключил Всеволод.

Весь день они просидели в своих палатах, не желая показываться на глаза Константину Михайловичу. Только после вечерней службы в соборе Анастасия остановила деверя на паперти, тихо сказала:

— В Холм уезжаем со Всеволодом.

Константин Михайлович покосился на невестку, что-то прикидывая в уме:

— Когда?

— Поутру.

Пряча глаза, Константин Михайлович выдавил из себя:

— Не пондравится — вертайся... Твой дом тут.

Вдова князя Александра молча поклонилась.

Выехали затемно. Лишь только миновали сторожевую заставу и съехали с бревенчатой мостовой на просёлочную дорогу, как поняли: рано тронулись, следовало бы выждать день-другой. Колеса вязли в грязи по ступицу, запряжённые гусем тройки лошадей едва волокли лёгкие крытые возки. Даже и лошади сопровождавших верхоконных дружинников часто съёрзывали копытами на липкой глинистой земле, спотыкались, припадали порой на колени, тяжко всхрапывали.

В погожее время года поездка от Твери до Холма укладывалась в один день, а нынче к вечеру еле доволоклись до Микулина, которое стояло на берегу речки Шоши, как раз на полпути. Благо, сельцо обжитое и входящее в удел Всеволода.

Дворовая челядь забегала по дому, освобождая изложницы и светлицы, накрывая большой стол в трапезной. Посельский староста распорядился вынести светцы с дымными лучинами, сам принёс из кладовой деревянные шандалы с восковыми свечами, плошки с конопляным маслом и кручёными фитильками. В трапезной стало светло, развели в печи огонь, староста спросил, какой наряд кушаний готовить. Мать и сестра жаловались на усталость, желали поскорее уйти опочивать, и Всеволод велел чашнику приготовить ужин на скорую руку. Достали из ледника копчёные тушки тетёрок, солёную рыбу, яйца, масло, сыр, овощи и хлеб.

Поснедав, сразу же легли спать, чтобы рано утром продолжить путь.

Поднялись, когда только-только пропел второй раз петух. Помолились при свете негасимой лампады у божницы, наспех доели остатки ужина.

— Вели запрягать, — сказал Всеволод старосте. Тот вышел и тут же вернулся, чем-то сильно всполошённый:

— Неладно, князь... Топот конский, скорый и дробный, абы сугон за кем.

— С тверской стороны?