Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Немедля. Нынче же.

С малой стражей направился к дому Тегини прощаться.

Морозов, едучи с князем невеселой дорогой, пытался чем-то взбодрить. Юрий Дмитрич не слушал, в конце концов отослал его распорядиться отъездом.

Тегиня встретил друга в Передней, провел в помещение для трапез, пытался пригласить к угощению.

— Нельзя же так убиваться, Митрич! Сегодня ты без коня, завтра на коне. Не показывай виду. Хан велел передать тебе зов на пир. Попируй, будто беды не случилось. Видит Аллах, ничего нельзя было сделать!

— Зря ты увлек меня в Крым, — молвил князь.

Мурза начал раздражаться:

— Ну, зря не зря! Каверга тоже меня винит. Сгори огнем этот ваш боярин! Раньше надо предупреждать. А теперь, что я мог?

— Хоть бы слово произнес в суде, — укорил его Юрий Дмитрич.

— Слово? — прищурился Тегиня. — А знаешь что утром передал царский постельник Усеин, человек выше меры осведомленный. Он донес речь великого хана, сказанную перед всеми мурзами. Улу-Махмет обещал смертью меня казнить, если дерзну вступиться за тебя на суде хоть бы словом. Ты хочешь моей смерти?

Князь покачал головой.

— Ты не спасешь меня на сей раз от казни без пролития крови, — добавил Тегиня и усмехнулся.

— Это верно, — согласился князь.

И, сделав усилие, крепко-накрепко обнял невиновного мурзу. А великого хана попросил убедить, что вследствие телесной немоготы не может пировать. Молит Бога, как бы домой добраться.

— Прощай и не поминай лихом, — даже облобызал друга князь.

— Ты тоже не поминай, — провожал его беклярибек до самых ворот.

В тот же день конный отряд князя Юрия Звенигородского и Галицкого на рысях выехал из Больших Сараев. Обратная дорога домой не воспринималась князем, как путешествие. Он не глядел по сторонам. Проявлял полное безразличие к выбору места для постояний: то ли в степи, то ли в степном поселении, то ли в шалаше, то ли в чужом доме, — все было едино. Всем распоряжался Вепрев. Князь скакал и скакал, видя лишь конскую гриву да землю перед собой. В часы отдыха старался не заводить бесед. Морозова с утешениями отверг. Боярин, не в силах развеять княжеского ненастья, тоже ушел в свои думы. Единственно слуга смог потрафить Юрию Дмитричу: оружничий, Асай Карачурин ни на минуту не покидал господина. В дороге был молчалив, зато перед сном или после трапезы развлекал длинной, одной и той же, казалось, не имеющей конца байкой. Поначалу Юрий Дмитрич почти не слушал. Слуга же повествовал:

— Я тебе расскажу, Гюргибек, как батыр Шарьяр, живший среди необъятной Азии, убил дракона по прозвищу Аждарха.

Князь не ответил. Асай продолжил:

— Батыр ехал на лихом скакуне меж громадных хребтов и скал, мимо бездонных пропастей. Думал, что заблудился. В одном из ущелий, где в полумраке светлела лишь узкая полоска небес, услышал хруст под копытами. Наклонился с седла и в осколках желтых камней разглядел людские и конские черепа и скелеты. Ими было устлано все дно ущелья. А с ними лежали копья, изломанные клинки, куски щитов, секиры и шишаки — закопченный, ржавый металл. И повсюду чернела зола. Словно из-под котла, тянуло гарью. Что за страшный огонь сжег здесь несчастных воинов?.. Ты слушаешь, Гюргибек?

— Уже нет, — откликнулся князь. — Дай поспать.

На следующей стоянке он сам завел речь:

— Так что за огонь в ущелье спалил всех ратников?

— Этого не понял Шарьяр, — подхватил оружничий. — Хотел покинуть жуткое место. Но выход преградила скала, похожая на громадную голову. Не возвращаться же назад! Смельчак с досады ударил в нее тяжелым копьем. И вдруг голова засопела, как разъяренный вол, стала оживать, морщиться. Приоткрыла громадный глаз. Издала злобный рев, потрясший каменное ущелье.

Асей замолчал. Князь ободрил:

— Слушаю.

Байка продлилась:

— Сперва из раздувшихся ноздрей захлестал обжигающий суховей. Батыр успел заслониться щитом, отъехал подальше. Неужели перед ним Аждарха? Много слухов ходило о неистребимом драконе, порождении зла, позоре и беде всего края. Стало быть, он спал и вот пробудился. У чудовища львиная пасть, горбатый хребет и змеиный хвост. Он кровожаден и беспощаден. У него единственный глаз, зато семь тысяч клыков. Его жилье — горы. Здесь он сжег своим утробным огнем не одну тьму богатырей.

— Твой батыр не побежал назад? — спросил князь.

— Шарьяр зашатался и выронил меч от испуга, — отвечал на вопрос Асай. — Вот жгущий блеск огромного глаза! Вот ядовитый дым, языки пламени сквозь оскал клыков! Из-за выступа батыр выставил копье и острие его тут же раскалилось докрасна. А огонь уже подбирался к копытам лошади, к ногам богатыря… Тут уж или смерть, иль победа, которая кажется невозможной!