Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

Юрий прильнул к мамкину плечу.

— Как ты изъясняешь сны?

Домникея прошептала на ухо:

— Родительница вразумила. У покойницы был дар предвидения и толкованья сновидений. Жаль, не все я от нее успела… Тихо! — перебила сама себя. Она пересела к столу со своей ношей. — К нам идут.

— Не слышу, — помотал головой княжич.

Посидели в тишине. Послышались шаги. Скрипнула дверь. Взошла великая княгиня, с ней невысокий сухощавый старец с малой белой бородой, большими добрыми глазами. Подойдя к Юрию, возложил легкую длань на детское чело:

— Георгий! Эко вырос! Будущая жизнь твоя — великое терпение. Чаще молись и помни: Господь гордым противится, смиренного любит, покорному благодать дает. — Потом обратился к Евдокии Дмитриевне: — Не прошу твою милость ночевать в обители, дочь моя. Знаю: надо до рассвета поспевать в Переяславль. Пусть все несчастья опоздают. Пошлю для охраны иноков, которые покрепче.

Великая княгиня поклонилась:

— Спаси Бог за утешения, что дал мне, преподобный отче. Тотчас со спокойным сердцем пущусь в путь. Только охраны не потребуется, не тревожь иноков. Отсюда до переяславских стен рукой подать.

— Правда твоя, — кивнул игумен.

Благословил гостью и ее служанку с княжичем Андреем.

Все покинули избу.

По двору сновало множество людей с пылающими факелами. Ночь казалась Юрию волшебным продолжением сна о несжигающем огне. Вот он усажен в прежнюю карету. Там уже и Домникея с малышом, и старший братец Васенька с горящей свечкой. Матунька устроилась в подушках. Осей, прежде чем захлопнуть дверцу, спросил:

— Трогать?

И услышал:

— С Богом!

На сей раз Юрий не заснул. Он слушал матунькин рассказ о Киприане, про коего расспрашивал Василий. Свеча в руке старшего братца догорела и погасла. Голос Евдокии Дмитриевны звучал в темноте, под стук колес, под всхрап коней, под щелк бичей возничих. Он звучал, лаская уши, как музыка. Пусть суть рассказа не всегда была ясна неподготовленному княжичу, однако же внимал он прилежно, и в памяти запечатлелись главные события.

Когда Юрию было четыре года, умер первосвятитель русский Алексий. Еще до его смерти король польский Казимир и князь Литвы Ольгерд просили грека-патриарха дать им особого митрополита, чуждого для княжества Московского. Патриарх прислал им Киприана. Прежде предстательствовал в православии один митрополит, как бы объединяя две Руси, восточную и западную. Теперь же два первосвятителя подчеркивали раздвоение страны, когда-то, до Батыева разгрома, однородной и единой. Великий князь Дмитрий был тем очень недоволен. По смерти Алексия он не признал владыку-чужака, хотя и единоверного. Душа просила своего, родного. В Царьград для посвящения послали к патриарху архимандрита Спасского монастыря, осанистого богослова Михаила, прозвищем Митяя. Этот бесстрашный гордый человек, где на конях, где в лодьях, проехал всю Великую Кыпчакию, то есть Орду, не раз высвобождался с Божьей помощью из лап неверных, сумел снискать благоволенье темника Мамая, получил милостивый ярлык его племянника, хана-куклы Тюлюбека. До того куклы, что ярлык великоханский был составлен курам на смех: «Мы, Тюлюбек, хан, Мамаевою мыслью дядиною…» И далее: «Тюлюбеково слово Мамаевою дядиною мыслию…» Митяй, как будущий митрополит, пообещал молиться за такого никчемушнего хана. Да Бог не попустил. Если верить слухам, в окружении Митяевом скрывались тайные враги. Как-то внезапно, ни с того и ни с сего, на локоть не достигнув пристани Царьградской, в море, на корабле, владыка умер. Вот тогда и пришлось послать за Киприаном в Киев. Чужак прибыл в Москву под колокольный звон и принят был с любовью. Ныне же, в страшный час, иноплеменник доказал: он может жить и у литовцев, и у московлян, лишь бы жилось спокойно. Вчера его раздумья были краткими: надо бежать! Куда? Литва не близко. На Москве разброд, шатание. Коварный Тохтамыш возьмет ее, как пить дать. Он силен! У Дмитрия же, истощенного донской победой, нет ни воинов, ни денег. Он бессилен. Немудрено, что Киприан избрал для себя Тверь. Тамошний князь с Ордой не во вражде, с Литвою в дружбе и с Московией теперь уж более чем ровня. Полки тверские собраны, снаряжены. Московское светило закатилось, тверское всходит. Вот где надо водружать митрополичий стол! Там место изобильно. А паства везде паства.

— Изменники, — с сердцем молвил старший братец Васенька. — Среди боярства — Свибл, среди священства — Киприан.

Юрий, сам того не ожидая, подал робкий голос: