Фаина Гримберг - Хей, Осман!

- Ещё скажу вам, сыновья! Помните, пешие воины - сила! Надобно заботиться о том, чтобы в войске были хорошие пехотинцы. Заботьтесь и о том, чтобы в ваших войсках всегда были не одни лишь тюрки, но и греки, и болгары, и сербы... Ведь все мы - османы! Ты прав, сын Орхан! И никогда не притесняйте наших подданных иноверных. Пусть они беспрепятственно исповедуют - каждый - свою веру. Лучшие христиане наших земель - греки, пусть греческое духовенство надзирает за всеми прочими христианами наших владений, за исполнением ими всех потребных обрядов. Но не забывайте и о правой вере. Всякий наш подданный, который захочет принять правую веру, должен свободно принимать правую веру. Христианских священнослужителей, если они станут таким нашим подданным препятствовать, следует наказывать строго, но не следует казнить!.. Пусть наши правоверные подданные и наши подданные-христиане живут в мире меж собою! И ещё помните: каково государство, таким должно быть и войско. Сильное государство - сильное войско. Государство людей разных вер и разных языков - и войско людей разных вер и разных языков. Но говорю вам снова и снова: помните о правой вере!.. Мы будем сильными, мы будем править долго, очень долго...

Орхан подумал, что, в сущности, отец хочет сказать о государстве османов следующее: когда-нибудь оно падёт! И едва Орхан подумал такое, как тотчас же отец посмотрел на него и произнёс слова, загадочные, быть может, для всех остальных, но понятные для Орхана:

- Ничто не вечно и не может быть вечным! Вечен один лишь Аллах, вечно Его милосердие и вечно служение Ему!..

Затем Осман снова распределил тимары. Он приказал Михалу записывать это распределение по-гречески, а Орхану — на тюркском наречии. Осман назвал тимары своих сыновей, своих полководцев; не позабыл и воинов, которые отличались в битвах и походах...

- А теперь я хочу сказать тебе, Орхан! Пусть Аллах дарует тебе победы в битвах. Поощряй справедливость и тем украшай землю. Возводи учёность в достоинство, чтоб утверждён был закон Аллаха! Утверждай правую веру!.. Похорони меня в Бурсе. Я знаю, Бурса непременно станет нашим городом. В этом нет у меня сомнений! Знаю я также, что в Бурсе есть у неверных большой храм, который они называют Манастир, купол этого храма блестит, как серебро. В этом храме должна быть устроена мечеть... А я... - голос прервался... - Слушай!.. Орхан!.. Будут соблазнять тебя, понуждать к непокорству Аллаху, но ты никогда не поддавайся! Помни, то, что не заповедано Аллахом, запретно для тебя; совершай лишь то, что дозволено Аллахом! Окружай себя мудрыми богословами, ведающими священное. Прежде чем совершить нечто, обдумай, как будешь вершить, да и стоит ли вершить. Будь милостив к тем, которые покорятся тебе. И не скупись на доброту и милосердие; раздавай их щедрыми горстями, обеими руками. Человек покоряется доброте охотно, а насилию - противится... Положи меня под серебряным куполом...

Осман вновь и вновь смотрел на своих сыновей... Взгляд его то и дело невольно останавливался на лице Орхана; и словно бы проглядывали сквозь это красивое мужское лицо давние черты юной Мальхун... Осман поморщился; он не хотел сейчас, перед смертью, отдавать предпочтение кому-либо их своих сыновей...

- ...Справедливости... - бормотал он... - Справедливости... -Словно бы просил, молил Аллаха послать ему, Осману, это чувство справедливости...

Осман приподнялся с трудом и простёр руки к сыновьям, будто хотел обнять их всех... Сыновья подались к отцу, склонились... Руки его упали... На мгновение он закрыл глаза, но тотчас открыл вновь; проговорил тихо:

— Я всё сказал вам. Прощайте. Пусть остаётся подле меня брат Михал и пусть Мальхун Хатун придёт ко мне...

Осман вновь закрыл глаза. Сыновья оставили его с Михалом, и очень скоро пришла и Мальхун. Осман лежал с закрытыми глазами. Тучная Мальхун Хатун села рядом, и во всех её движениях и жестах виделась мягкая и спокойная женская уверенность. Лёгким уверенным движением протянула она руку, взяла за руку Османа и крепко, ласково, безоглядно сжала его запястье... Тогда и Михал склонился и взял другую руку Османа, и удерживал его руку в своей руке...

Осман чуял обе эти руки, удерживавшие его в земной жизни. Было чувство, будто эти руки, мужская и женская, ведут его, всё его существо, уводят в юность, уже далеко... Мысли Османа были смутны...

Он знал, что он - икбалия - счастливый... Жизнь была хороша, но не хотелось умирать, хотелось ещё пожить... Чего не было в жизни? Он пытался понять, вспомнить... Полная свобода? Но разве она не бывает лишь в предсмертном воображении?.. Только в предсмертном воображении бывает свобода... Серебряная крыша... Неверные поставили новый купол на свою церковь, блестящий, как серебро... Там... лежать... под серебряным куполом... Думал... Что было в его жизни?.. Было детство, было ожидание, длинные дни... А затем?.. Было всё - всё равно! Всё равно - жить или умереть; всё равно - предадут или останутся верны... А после?.. Он старится, глаза его теперь готовы изливать слёзы... Он верит людям, а они любят его, почитают...