Помириться с Антонием, конечно же, оказалось не так трудно!
Он уже махнул рукой на всё происшедшее и только повторял:
— Да я и не хотел!.. И всё равно!..
— Всё равно будет война, — спокойно сказал Антил.
И это были самые нужные слова! И все обрадовались этим словам, потому что эти слова были — совершенная правда! А все прочие слова, и даже и дела, действия, могли запросто оказаться химерой!..
Маргарита вдруг удивилась. Нет, она не предполагала, на самом деле не предполагала, что её первенец согласится на примирение с отчимом!..
В самой простой одежде отправились всей семьёй кататься в большой барке. Гребцы дружно налегли на весла. Барка пошла в море. В тайном своём дневнике Маргарита записала:
«...мы плавали по морю. И рыбы показывались из воды морской и показывали свои жёлтые глаза. И Хурмас в жёлтом коротком экзомии. И неспокойный Ифис пугается волны и карабкается на меня. И Марк и Антос берут у гребцов по веслу и принимаются сами грести, и машут вёслами в разные стороны. И Тула смеётся. И я пригибаю Ифиса, и мы увёртываемся от брызг. И Антил вдруг прыгнул, плюхнулся в воду и поплыл, фыркая как собака. И Марк и Антос затаскивали его назад в барку. И Тула пугалась, а потом смеялась...» [86] В основу «дневниковых записей» Клеопатры положены фрагменты из книги М. Брагинской «Письмо и рисунок». Иерусалим, 2003.
Всё-таки дети щедро дарили ей это чувство правоты и это чувство уверенности в себе, так свойственные матерям!..
Вечером звучали стихи...
— Гимерий гуляет с Цецилией
Гуляет в сумерках в саду...
И далее:
— Мы стали богатыми
И бедным себя раздали...
И далее:
— ...мой бывший друг не любил зиму,
неплохо говорил по-армянски...
И далее:
— ...каждый день думаю... [87] Вариации стихотворений: Полины Барсковой, Станислава Львовского, Дмитрия Кузьмина.
И опять и опять спорили о стихах, о прозе, о древней истории... Врач Филот острил:
— ...кому жарко, тому надобно дать холодной воды. Но всем, у кого жар, естественно, жарко. Стало быть, каждого, у кого жар, следует поить холодной водой!..
— Мне не очень внятна эта медицинская острота, — сказала царица.
— Нет, почему? Это смешно! — заметил Антил. — Надо вознаградить Филота за такую выдумку! — Мальчик обернулся к мачехе: — Могу я подарить ему вон ту чашу?..
— Дари! — отвечала Клеопатра, даже и не взглянув на чашу. Однако на следующий день Полина, жена Филота и синдрофиса царицы, распорядилась отослать чашу назад во дворец, извинившись в почтительном письме за своего мужа, который осмелился принять в подарок столь старинный и тонкой работы и, в сущности, бесценный сосуд...
Ирас рассуждала о последователях Пифагора и говорила, что число — единственный идеал гармонии, который возможно отыскать в реальности!
— Это не пифагорейство, а гиперборейство! — похохатывала Маргарита...
Ирас тряхнула волосами.
— Я вижу, ты косы отращиваешь, — Маргарита наклонилась к Ирас, сидевшей на ковре подле царицы... — Решила женщиной стать?
— Если я захочу, я могу ощутить себя и женщиной, но я хочу отрастить косы, потому что косы — древний воинский убор мужчин в тех краях, откуда я родом! — отвечала Ирас.
— Ты вспомнила? — Маргарита спросила с любопытством. — А больше ты ничего не вспомнила?..
— Нет, — Ирас замкнулась, не хотела говорить...
Ночью Антоний шатался по улицам Александрии, в разных вертепах угощали его дешёвым вином и вяленой рыбой, принимали как своего, он пьяно болтал с ними, да и они ведь не были трезвыми...
* * *
Она понимала всё равно, что истинного примирения с Антонием не будет! Она не могла забыть, как он унизил её; и Антос не забывал, помнил, и не мог потому истинно примириться с отчимом. А мог ли Антоний примириться с ней, со своей женой? Это так просто было, и пошло, и смешно. Потому что он не мог примириться с её старением!.. И расстаться они тоже не могли. А Рим упорно молчал. И лучше бы грозился. Они здесь, в Египте, будто оборотни-волки, со всех сторон окружённые большой охотой... И Антоний устраивал воинские учения, и распорядился наконец-то о переделке ряда торговых кораблей в необходимые для предстоящей войны суда, военные суда. А денег не хватало и не хватало... И он уходил один, углублялся в извилистость змеиную улочек ночного Ракотиса. Его узнавали, поили, он проводил часы раннего утра с дешёвыми девками. Солнце подымалось. Он возвращался во дворец, кутался в плащ. Торговцы плодами угощали его, мужа царицы, фигами и яблоками...
Читать дальше