Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков

— Купоросом шибко воняет, опять же серой, — возражал Шумский. — От огня дюже опаска большая. Попытать Серова подбить, у него чище и слободнее.

— Там видно будет, — сказал Федор.

— Ну их, попов, ко псам! Раздуть бы свое кадило! — с воодушевлением восклицал хорошенький Алеша Попов, одетый ангелом, позабыв, что тяжелые крылья уже успели натереть ему спину до крови.

Ваня Нарыков, с головы до ног увешанный черными лентами с перечнем грехов всего мира, как уцепился за поддевку Федора, так и не отходил от него до самого начала пробы.

На завтра постановлено было собраться ребятам на комедийный совет.

Проба началась торжественно.

Играл орган. Два ангела дули в большие трубы, с опаской косясь на о. Иринарха, восседавшего в зале перед самым жертвенником. Федора он усадил рядом с собой. Зал был почти полон разными духовными. Они боялись, что за недостатком места не попадут на представление в Духов день.

Переднего занавеса не было. Театр представлял дикий вид с фантастически нагроможденными скалами. Все — работы Ивана Иконникова. Посредине сцены в воздухе маячила большая сизая туча, слегка покачиваясь на невидимых вервиях. При вспышке молнии и громе железного листа из-за тучи на минуту показался страшный облик бога Саваофа. Облик огляделся по сторонам и скрылся. Его роль окончилась Кое-кто из смотрителей перекрестился.

Справа из-под пола выбивалось красное пламя, — это геенна огненная. Геенна вела себя пока смирно.

На проскениум вышел Пролог, одетый в какую-то фантастическую мантию. Нескладно жестикулируя и выдавливая из себя громоздкие вирши, изложил под звуки органа краткое содержание действа. Ушел, опасливо обойдя геенскую дыру.

Из глубины с двух сторон появился хор «старцев» — двенадцать персон.

— По числу дванадесять апостолов, — шепнул в пояснение Федору о. Иринарх.

Старцы в черных рясах, с высокими загнутыми посохами, с длинными кудельными бородами и такими же волосами, торжественно спустились на нижний проскениум, разделились на две стороны и начали протяжно перекликаться стихотворными строфами и антистрофами, для чего-то часто простирая руки к аналойчику, изображавшему «тимелу» — жертвенник.

— Не кучьтесь, аки бараны, — сердито шипел о. Иринарх на старцев, — вытягивайтесь по хорде!..

Старцы топтались, пятились, вытягивались по струне, пели молодыми голосами.

— На жертвеннике фимиам будет куриться, — шептал о. Иринарх, нагнувшись к Волкову. — А где мы восседаем — седалище для преосвященного соорудим.

Хор умолк, покосился на о. Иринарха, каждый прокашлялся в ладошку. В глубине, из-за тучи, появился Грешник — Ваня Нарыков. За ним, на приличном расстоянии, следовал Ангел-хранитель — Алеша Попов. У ангела при выходе произошла заминка — зацепилось за тучку крыло. Его высвободила чья-то незримая рука.

— Ахти, стыд велий! — шопотом волновался о. Иринарх. — Толковал анафемам — крылья несуразные… Ну, где они видели у порядочных ангелов такие богопротивные махины?

Ваня просто и трогательно, чуточку нараспев, начал печаловаться о грехах своих.

Федору Волкову понравилось начало. О. Иринарх тоже одобрительно закивал головой. Некоторые духовные лица в зале зашмыгали носами, кое-кто протирал глаза рукавом рясы.

Заговорил Ангел — Попов, красиво и звучно, сильно нараспев, на верхних нотах.

Всем очень понравилось.

Ваня Нарыков слегка шепелявил от природы, к тому же у него ломался голос. Однако, все подумали, что закоснелому грешнику так и подобает говорить с хрипотцой.

Неожиданно из преисподней, под звуки ведерного звона, выкинуло клуб пламени и дыма. Запахло серой. Из пекла высунулась страшная ощеренная рожа главного врага рода человеческого — Якова Шумского, ярославского брадобрея.

От неожиданности в зале все вздрогнули и заволновались. Кое-где дрожащие руки творили крестные знамения Нечистый и ухом не повел.

Проворно, одним скачком выпрыгнул Шумский из дыры, привскочил на месте, щелкнул копытами, как танцор каблуками, погрозил Грешнику своим огромным хвостом, замяукал.

Смотрители присмирели. Никто не смеялся. При этакой страсти — не до смеха.

«С нами крестная сила… Сгинь, сгинь! Рассыпься!» — шептал кто-то сзади Федора.

На воле, в соборе, как раз в этот момент, ударили к вечерне. Все ждали, что нечистая сила сейчас провалится, — позабыли, что они в комедии. А чорту и звон, как с гуся вода. Напротив, с каждым ударом святого колокола, он становился все нахальнее и наглее: фыркает, мяучит, скачет вокруг Грешника. Затем начал ластиться, заговорил вкрадчивым козлиным фальцетом — соблазняет. Грешник страдает, колеблется и вот-вот уже склоняется на сторону искусителя. Но и Ангел не промах. Он стремительно поднимает свою руку и беспощадно громит нечистого убийственными стихами. Нечистый весь съеживается, прячет хвост между ног, как побитая собака, становится на четвереньки и ползет к своей смрадной дыре.