Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков

«Точно в освежающую воду прыгнул», — удивлялся Федор; и он больше всего боялся, как бы этот приток сил не иссякнул так же неожиданно, как и появился. Но поток не иссякал, и Федора это радовало. Как он ни гнал прочь «ненужные» мысли, они иногда побеждали его волю, подминали под себя, заставляли возвращаться к прошлому. Однако это прошлое, еще недавно такое острое, сладкое и вместе мучительное, понемногу тускнело, заволакивалось не совсем неприятной дымкой легкой грусти, налетом какого-то призрачного, слегка будоражащего тумана. Временами туман как бы сдувало ветром, и тогда попрежнему становилось мучительно и больно. Но такие моменты обострения проходили быстро, и снова все заволакивалось грустно-призрачным туманом.

Ежечасная сутолока напряженной и любимой работы все меньше оставляла времени на длительные размышления по поводу случившегося.

К сентябрю зимний театр в основном был готов. Получилось совсем приличное и внушительное здание, хотя и довольно невзрачное с виду. Не хватало средств побелить его или окрасить должным образом.

Внутри помещение вышло и совсем хорошо — в два яруса, с удобной и вместительной галлереей — как и подобает в настоящем театре. Сплошные сиденья для смотрителей шли, повышаясь, длинными рядами. По сторонам были отгороженные боковые места. Кроме того, впереди — четыре особо выгороженные «лоджии» для начальства, согласно условию.

Имелось достаточное количество печей, но пока не было средств купить дров.

Зал был чисто выбелен, и даже местами расписан «блафонами» [45] «Блафоны» — искажение слова «плафоны», расписные потолки. .

Федора Григорьевича радовал вид сцены — высокой и просторной, с закрытыми помещениями для комедиантов по сторонам и с пристройкой для хранения театрального имущества сзади.

Сейчас в театре шла полным ходом внутренняя отделка, покраска и местами обшивка тесовыми панелями.

Вся архитектурная часть работы была выполнена по планам самого Волкова.

Изготовлялись кустарным способом, заново, декорации для всех постановок. Декорации из сарая по новому помещению не годились. Их решили употребить на вспомогательные поделки. В изготовлении декораций, кроме Ивана Иконникова, совсем забросившего свою богомазную работу, и самого Федора, принимали деятельное участие решительно все охочие комедианты. Каждому находилось дело по плечу: кто подмазывал, кто подклеивал, кто подколачивал, кто грунтовал.

Федор Григорьевич составлял примерные рисунки, делал чертежи, сам расписывал «блафоны». Сильно пристрастился к этому делу способный на все Ваня Нарыков. От усердия и горячности он постоянно ходил перемазанный красками.

Дед Вани, дьякон Дмитрий, буквально купался с утра до ночи в горшках с красками. Свое длинное поповское полукафтанье, с честью прослужившее ему около полувека, он заменил более коротким и не менее бесформенным, выговоренным им за какую-то услугу о. Иринарху из тряпья оружейной палаты. Дьякон наименовал свое новое одеяние «плафором», но едва ли оно могло иметь точное наименование на человеческом языке, в силу фантастичности своего покроя. Во всяком случае, отставной дьякон со своим «духовным» видом развязался, даже расплел и расчесал свою косичку, — «обмирщился», как он заявлял всем и каждому.

Благодаря своему преображению, дьякон получил от поповской братии презрительную кличку «стрюцкой». Однако и сам не оставался в долгу. «Костерил», по его собственному выражению, длиннополых халдеев на каждом углу и по всякому поводу.

Кружевницы сестры Ананьины, Ольга и Марья, в семье охочих комедиантов считались своими людьми. Смелой и хорошенькой Манечке только что исполнилось семнадцать лет. Ольга была на два года старше. Они содержали себя и старуху мать вязаньем кружев, считались хорошими мастерицами. Отец умер давно, поэтому девицы с детства привыкли чувствовать себя сами «головами» и за свои поступки были ответственны только перед собой. Обе были достаточно грамотны. Старшая даже слыла начетчицей и сама обучала соседских ребят «грамоте с указкой».

Будучи «дролями» [46] Предметами сердечного влечения, «симпатиями». Гриши Волкова и Якова Шумского, сестры все время вертелись в среде комедиантов и кончили тем, что начали сами проситься в актерки.

Федор Волков, потерпев неудачу с двумя Танями — Поповой и Майковской, — медлил с принятием их услуг.

В середине сентября вернулся Иван Степанович Майков, — один, без Татьяны Михайловны.