Виктория Холт - Исповедь королевы

Продолжалась унылая зима. Мы приспособились к новому жизненному распорядку, который очень сильно отличался от нашего прежнего образа жизни. Версаль и Трианон, казалось, отодвинулись от нас на годы. Но и я тоже изменилась.

Мне было тридцать четыре, и я получила ужасный урок. Я начала понимать, что, если бы вела себя по-другому, народ не поносил бы меня так. Он не испытывал к королю такой ненависти, как ко мне.

Я настолько сильно изменилась, что специально выбрала апартаменты на первом этаже, чтобы можно было пожить отдельно от семьи, побыть одной и поразмышлять. Как странно, что я, никогда не обладавшая способностью сосредоточиться на теме, которая меня не интересовала, дольше, чем на несколько секунд, пыталась теперь разобраться в самой себе.

Я проводила целые часы, делая записи и излагая письменно го, что произошло в прошлом. Я продолжала делать это и потом. Это был единственный способ познать себя и проследить шаг за шагом тот путь, который привел меня туда, где я теперь оказалась.

Я изменилась. Из легкомысленной девчонки я превратилась в женщину. Это изменение было внезапным, однако не более внезапным, чем изменения в моей судьбе. Я чувствовала себя так, словно за сутки прожила целую жизнь, полную страданий и страха. Такое оказало бы воздействие на любого человека.

Когда я вспоминаю письма, которые писала Мерси, я понимаю, как велики были эти изменения. Я писала ему:

«Чем более несчастной я себя чувствую, тем сильнее становится моя любовь к моим истинным друзьям. Я с нетерпением жду той минуты, когда смогу свободно встретиться с вами и заверить вас в своих чувствах, которых вы имеете полное право ожидать от меня, чувствах, которые я буду испытывать до конца своей жизни».

Наконец-то я осознала, какую ценность представлял для меня Мерси. Теперь я понимала, что все могло бы сложиться по-другому, если бы я обращала внимание на его предостережения и предостережения моей матушки.

Но мне придавало мужества то, что теперь я уже была в состоянии понять, что была не права. Я не осознавала этого до тех пор, пока великие страдания не открыли мне глаза.

В течение той унылой зимы дни казались длинными и однообразными. Большим утешением для меня были мои дети и Аксель, который имел возможность часто навещать меня. Я, бывало, сидела в классной комнате, пока аббат Даву занимался с моим сыном. Я видела, как трудно ему было сосредоточиться. Это так напоминало мне мое собственное детство, что я стала предостерегать его по этому поводу.

— Но, мама, здесь ведь так много солдат, и они гораздо интереснее, чем уроки! — серьезно отвечал он.

Я напомнила ему, что великие воины тоже должны учить уроки.

Все мы каждый день слушали мессу и кушали вместе. Мы стали ближе друг к другу, чем когда-либо прежде. Теперь мы жили, словно семья буржуа, сидели за столом вместе с детьми, и они участвовали в наших беседах. Бедняжки Аделаида и Виктория очень сильно изменились. Софи умерла, и они все время повторяли: «Счастливая Софи! Она избавлена от всего этого!»

Они больше не были моими врагами. Несчастье изменило их. У них хватило здравого смысла, чтобы осознать, что сплетни, которые они распространяли обо мне в прошлом, сыграли немалую роль в том, что все мы теперь оказались в таком положении. И они раскаивались в этом. Думаю, их удивляло также то, что я не держала на них зла. У меня не было времени, чтобы быть мстительной. Мне не доставляло удовольствия напоминать им о том вреде, который они мне причинили. Я могла только жалеть их. Ведь они так долго прожили при том общественном устройстве, которое теперь трещало у них под ногами, оставляя их совершенно беззащитными.

Их отношение ко мне полностью изменилось. Они стали относиться ко мне с любовью и преданностью, а возможно, даже с обожанием, ведь Аделаида никогда ничего не делала наполовину, а Виктория, разумеется, во всем следовала за своей сестрой.

Природная святость Элизабет еще больше усилилась. Она все время проводила со мной и детьми. Вместе мы занялись изготовлением гобелена. Это занятие помогало нам проводить долгие зимние часы так приятно, как только можно было ожидать.

После обеда король обычно падал на свой стул и засыпал либо шел спать в свои апартаменты. Он был очень мягок в отношениях со всей семьей, и ему всегда удавалось успокоить истерические вспышки у тетушек, которые время от времени не могли удержаться и давали выход своим чувствам. Они так страстно желали вернуться к прежним дням! Им было еще труднее, чем всем нам, приспособиться к новому режиму.