Виктория Холт - Исповедь королевы

Маркиз де Дюрфор привез с собой в Австрию два экипажа, которые король Франции приказал сделать специально для того, чтобы доставить меня во Францию. Мы прежде уже слышали об этих экипажах. Их сделал Франсиан, лучший каретный мастер Парижа. Король приказал не жалеть денег на их изготовление. Франсиан заботился о своей репутации, поэтому кареты были поистине великолепными. Изнутри они были обиты атласом, а снаружи украшены росписью нежных тонов с золотыми коронами, возвещающими о том, что это королевские кареты. Это были не только самые красивые, но и самые комфортабельные кареты, в которых мне когда-либо доводилось путешествовать.

Маркиз прибыл в сопровождении ста семнадцати телохранителей. Все они были в цветных мундирах. Французы хвастались, что эта веселая маленькая кавалькада обошлась примерно в триста пятьдесят тысяч дукатов.

Мой переезд во Францию начался двадцать первого апреля. За последние несколько лет я часто вспоминала матушку в ту минуту, когда она прощалась со мной. Она знала, что обнимает меня в последний раз и в последний раз целует меня. Наверное, мысленно она снова повторяла: помни об этом, не делай того… Конечно, все это она уже говорила мне в своей ледяной спальне, однако, хорошо зная меня, она понимала, что я уже забыла половину сказанного ею. Я, должно быть, мало слышала из того, что она пыталась мне втолковать. Теперь я понимаю, что в минуту расставания она молча молила Бога и всех святых хранить меня. Она видела во мне беззащитного ребенка, заблудившеюся в джунглях.

— Мое дорогое дитя, — шептала она, и я вдруг почувствовала, что не хочу покидать ее. Здесь был мой дом. Я хотела остаться — пусть даже мне придется выносить все: и уроки, и боль во время укладки волос, и нотации в холодной спальне. Мне должно было исполниться пятнадцать лет только в ноябре, и я вдруг почувствовала себя очень юной и неопытной. Я уже хотела умолять матушку, чтобы она позволила мне остаться дома хотя бы еще немного. Но роскошные кареты мсье де Дюрфора уже ждали меня. Каунитц проявлял нетерпение. Он почувствовал облегчение, когда сделка наконец состоялась. Одна лишь матушка была грустна. Я думала о том, позволят ли мне поговорить с ней наедине, чтобы попросить разрешения остаться. Но это, конечно, было невозможно. Как бы она ни любила меня, она бы никогда не позволила, чтобы мои капризы мешали государственным делам. В данном случае я была делом государственной важности. Мысль об этом вызывала у меня смех и в то же время льстила мне. И правда, я теперь была чрезвычайно важной персоной.

— Прощай, мое дорогое дитя! Я буду регулярно писать тебе. Все будет так, словно я с тобой рядом.

— Да, мама.

— Мы будем в разлуке, но я никогда не перестану думать о тебе, до самой смерти. Люби меня всегда! Это единственное, что может меня утешить.

И я вошла в карету вместе с Иосифом, который должен был сопровождать меня в течение первого дня моего путешествия. До этого я мало общалась с Иосифом. Он был намного старше меня, а теперь сделался чрезвычайно важной особой. Он был императором и управлял страной вместе с матушкой. Он был добрый, но я была в плохом настроении, и меня раздражала его напыщенность. Всю дорогу он давал мне советы, слушать которые у меня не было никакого желания. Мне хотелось думать о моих милых собаках. Слуги уверяли меня, что будут заботиться о них. Когда мы проезжали мимо Шонбруннского дворца, я смотрела на его желтые стены и зеленые ставни и вспомнила, как Каролина, Фердинанд, Макс и я наблюдали за тем, как наши старшие братья и сестры исполняли пьесы, оперы и балеты. Я вспоминала, как слуги приносили нам в сад закуски и напитки — лимонад, который матушка считала полезным для нас, и маленькие венские пирожные, покрытые кремом.

Перед отъездом матушка вручила мне пачку бумаг, которые велела читать регулярно. Я взглянула на них и увидела, что они содержат те правила и нормы, о которых она уже говорила мне во время наших бесед. Я обещала себе, что позже обязательно прочту их. В тот момент мне хотелось вспоминать о прежних временах, о приятности тех дней, когда Каролина и Мария Амалия еще не были столь несчастными. Я взглянула на Иосифа, у которого были свои неприятности, и подумала, что он, вероятно, уже оправился от своих несчастий. Он сидел так спокойно, прислонившись к роскошной атласной обивке сиденья!

— Всегда помни о том, что ты немка…

Мне захотелось зевнуть. Иосиф в своей тяжеловесной манере пытался внушить мне всю важность моего замужества. Знала ли я, что моя свита составляет сто тридцать два человека? Да, ответила я, я уже слышала обо всем этом раньше.