Хосе Рисаль - Флибустьеры

— Друзья, милосердие к слабым, милосердие к жертвам! — громогласно заявил Пексон, потрясая куриной косточкой.

— Посвятим пансит китайцу Кироге, одному из четырех столпов филиппинского общества! — предложил Исагани.

— Нет! Черному преосвященству!

— Тише, друзья! — вполголоса заметил кто-то. — На площади собираются люди. Помните, у стен есть уши.

Действительно, за окнами стояли кучки зевак, а в соседних залах шум и смех затихли, словно там прислушивались к разговорам студентов. В этой тишине было что-то необычное.

— Тадео, твоя очередь говорить! — шепнул Макараиг.

Было условлено, что заключительный тост произнесет Сандоваль, как самый красноречивый.

Лентяй Тадео и тут оказался верен себе: он и не подумал заранее приготовить речь. Втягивая губами длинную макаронину, он размышлял, как бы выпутаться из затруднения. Вдруг его осенило — он вспомнил речь, которую учил в университете, и решил приспособить ее к случаю.

— Любезные братья в проекте! — начал он, размахивая двумя палочками, которыми едят китайцы.

— Да брось палочку, скотина, ты испортил мне прическу! — прорычал сосед.

— Призванный вами, дабы заполнить пустоту, каковая образовалась в моих…

— Плагиат! — перебил его Сандоваль. — Это речь нашего директора!

— Призванный вами, — невозмутимо продолжал Тадео, — дабы заполнить пустоту, каковая образовалась в моих… мозгах (тут он указал на свой живот) вследствие христианских наставлений некоего достославного мужа, а также его блестящих идей и проектов, достойных войти в вечность, — что могу сказать вам я, коего мучает голод, ибо мне не удалось закончить ужин?

— На, подкрепись шейкой, дружище! — сказал сосед, протягивая оратору куриную шейку.

— Предо мной, господа, в тарелке некое блюдо, сокровищница народа, ставшего ныне всеобщим посмешищем и притчей во языцех, и я вижу, как в эту тарелку алчно погружают ложки самые ненасытные обжоры западных стран земного шара… — И он указал палочками на Сандоваля, воевавшего со строптивым куриным крылышком.

— И восточных также! — отпарировал Сандоваль, указывая ложкой на всех, кто сидел за столами.

— Не перебивайте!

— Прошу слова!

— Прошу патис! — добавил Исагани.

— Пускай несут лумпию!

Все потребовали лумпию, и Тадео уселся, очень довольный своей находчивостью.

Блюдо, посвященное отцу Ирене, оказалось не слишком вкусным, и Сандоваль беспощадно заявил:

— Снаружи блестит от жира, а внутри свинство! Пусть несут третье блюдо, паштет из монахов!

Но паштет был еще не готов — слышалось шипенье масла на сковороде. Передышкой воспользовались, чтобы выпить и послушать речь Пексона.

Насилу сдерживая смех, Пексон с важным видом перекрестился, встал со стула и, передразнивая знаменитого в то время августинского проповедника, забормотал, словно произносил проповедь:

— «Si tripa plen laudat Deum, tripa famelica laudabit fratres» — сиречь, ежели сытое брюхо славит господа, то голодное брюхо восславит монахов. Слова сии возвестил дон Кустодио устами Бен-Саиба: газета «Глас единения», статья вторая, глупость сто пятьдесят шестая.

Любезные братья во Христе!

Нечистое дыхание зла веет над зелеными берегами Монахоландии, в просторечии Филиппинским архипелагом именуемой! Что ни день, слышатся призывы к бунту, подстрекательские речи супротив почтенной, преосвященной, в проповедях отменной орденской братии, ей же ни от кого нет ни помощи, ни защиты. Так позвольте мне, о братья, превратиться на миг в странствующего рыцаря и выступить в защиту слабых сих святых орденов, кои нас воспитали и еще раз подтвердили тем истинность суждения, вытекающего из предпосылки «сытое брюхо славит господа», — сиречь, «голодное брюхо восславит монахов».

— Браво, браво!

— Послушай, — серьезно сказал Исагани, — говори о монахах что хочешь, только не задевай одного из них.

Развеселившийся Сандоваль принялся напевать:

— Внимайте, о братья! Оглянитесь на золотые дни своего детства, окиньте взглядом настоящее и вопросите себя о будущем. Что вы видите? Монахов, монахов и еще раз монахов! Монах вас крестит, совершает конфирмацию, с любовным усердием печется о вас в школе; монах выслушивает первые ваши тайны, дает вам вкусить от плоти господа, выводит на жизненный путь; монахи — ваши первые и последние наставники. Не кто иной, как монах, склоняет сердца ваших невест к мольбам вашим; монах венчает вас, он же отправляет вас в путешествие по островам, дабы вы переменили климат и развлеклись. Он присутствует при вашей кончине, и даже на эшафоте вы встретите монаха, который с молитвой и слезами проводит вас в последний путь, и не бойтесь, он не покинет вас, покуда не убедится, что вы повешены как следует. Но милосердие его на сем не кончается. Когда вы умрете, он позаботится о пышных похоронах: тело ваше выставят в церкви, вас отпоют и избавят тем самым от мук чистилища. И лишь тогда монах оставит вас, когда будет уверен, что вручил вас господу очищенным от грехов уже здесь, на земле, с помощью мирских кар, пыток и унижений. Сии знатоки учения Христова, которое затворяет врата райские пред богачами, сии новые наши спасители, истинные слуги распятого, всячески изощряются, стремясь облегчить вашу душу от грехов, иначе говоря, от деньжат, и отправляют ваши монетки далеко-далеко, туда, где обитают проклятые богом китайцы и протестанты, дабы обезвредить, очистить, оздоровить воздух сего края, так что мы, при всем желании, не находим здесь и реала на погибель душе нашей!